— Да. Спасибо, Урсула. Боюсь, я сегодня все испортил.
— Ты определенно веришь в шоковую терапию.
— Я сожалею…
— Не надо сожалеть. Это даже оригинально, если кто понимает. Вокруг нее все на цыпочках ходили, такая перемена может пойти ей на пользу. Никто не знает, что делать с таким горем. Человеческий мозг — большая загадка. Только люди вроде Томаса делают вид, будто понимают его, и уж можешь мне поверить, они опасны для других. То, что Томас еще никого не убил, — чистая случайность. Он идет на поводу у фантазий Эдварда! И это называется «терапия». То же самое и с этим старым психом Блиннетом. Чужие сны очаровывают Томаса, он утратил ощущение реальности. Но я вижу, как он теряет свою хватку, теряет уверенность, а это жизненно важно. Такие люди могут функционировать, только если они ни капли не сомневаются и мнят себя богами. Ты можешь дать мне адрес Эдварда?
Урсула высадила Стюарта у его жилища, и он постоял немного на улице, размышляя, не зайти ли в кафе, где он иногда ужинал. Прогулка ему бы не помешала. Он чувствовал себя расстроенным, усталым и голодным. Но все же он решил, что лучше остаться дома и приготовить что-нибудь на газовой горелке. Там ему никто не помешает. Он был рад повидать Урсулу, хотя и не испытывал никакого желания поговорить с ней начистоту, на что она намекала. Он стал подниматься по лестнице, радуясь возможности остаться в одиночестве. Но неприятности еще не закончились.
Дверь в его комнату оказалась открыта. Он вошел и в сумеречном вечернем свете увидел кого-то посредине комнаты. Мужчина, нет, мальчик. Это был Мередит.
— Слушай, я жду тебя сто лет.
— Извини, меня не было…
— Конечно не было, я заметил! Я был у твоего отца. Он не очень-то обрадовался моему приходу. Дал мне твой адрес и захлопнул дверь.
— Я рад, что ты пришел. Я мог бы угостить тебя ужином, но… Что случилось?
— Когда?
— Ты зачем пришел? Просто повидаться со мной? Надеюсь, ничего плохого не случилось.
— Конечно, я пришел не просто повидаться. У нас ведь с тобой так не принято, да? Мы не заходим друг к другу — мы назначаем встречи. Мы не встречаемся дома — мы встречаемся в таинственных общественных местах, благородных заведениях вроде Британского музея или Национальной галереи.
— Кока-колы хочешь?
— Нет. Я не в состоянии.
Стюарт сел на кровать. Мередит стоял у окна.
— Ну и почему же ты не в состоянии? Расскажи мне.
— Это связано с тобой.
— Мне очень жаль это слышать…
— И моей матерью. Ты знаешь, я тебе говорил про ее роман, а ты ответил, что это невозможно. Так вот, это не невозможно, и роман у нее с твоим отцом. Ты знал?
— Да.
— Значит, ты мне солгал.
— Тогда я еще не знал, — ответил Стюарт. — Мне стало известно позднее. А твой отец в курсе?
— Не думаю. Он живет в собственном мире. Они с мистером Блиннетом сидят вместе на облаке и играют на арфе. Но дело не в этом, не в твоем отце. Дело в тебе.
— Это каким же образом?
— Моя мать расстроена из-за тебя, а я не понимаю, как это может быть. Скажи мне.
— Я думаю, она расстроена, потому что я узнал о ее романе с моим отцом. Совершенно случайно.
— Но что ты ей сделал? Ты ее как будто заколдовал!
— Что она тебе сказала?
— Ну, всякое разное… Что все это твоя вина. Она говорила так, будто ты ее соблазнял! Я ничего не понял.
— Но… почему она вдруг заговорила с тобой?
— Это я начал. Наверное, зря. Но меня это так сильно задело, из головы не выходило, просто невыносимо. Наверное, я хотел услышать от нее, что ничего такого нет, хотя оно и есть. Это какой-то ад, и он никуда не делся. Ты был прав, все невозможно, и только невозможное возможно. Мне и присниться не могло, чтобы она… невероятно… и так ужасно. Меня как отрезало от нее… и от моего отца, потому что он не знает…
— И что ты ей сказал?
— Сказал, что знаю, что это ужасно. И почувствовал, что сделал что-то страшное для своей матери. Она была такая несчастная и какая-то… раздавленная… я очень себя ругаю. Потом она стала говорить как безумная… я испугался до смерти, что она спятила… а потом она велела мне больше не встречаться с тобой.
— Так и сказала?
— Да, но это еще ничего. Она это и раньше так говорила, а я отвечал: «Не говори глупостей», и она брала свои слова назад. Но тут она сказала, словно это все твоя вина, что ты подчинил ее себе. Ты ее никак не сглазил или что-нибудь?