70 
Идзуцу по одной передавал анкеты Исао, а тот еще раз внимательно перечитывал их и откладывал информацию в голове. Нужно было запомнить имена. А потом то, что касалось каждого лично, — время от времени нужно было обращаться к каждому со словами, которые бы пронимали до глубины души.
Фактически, уверенность в том, что официальная политика неправильна, обычно приходится на юношеский период, когда человек считает, что родился не в то время. Исао не раздумывал над этим. Когда рекламная башня, высившаяся где-нибудь в городе, смущала его, отправлявшегося в школу, своими плакатами с красавицами, он видел в этом неправильную политику. Их политическое единение должно было опираться на свойственное юношескому возрасту чувство стыда, Исао «испытывал стыд за современное положение».
— Еще месяц назад ты не знал разницы между запальным фитилем и взрывателем, — тихо спорил Сагара с Идзуцу.
Исао молча, с улыбкой слушал. Он велел друзьям как следует изучить взрывное дело, и те упросили своих двоюродных братьев — у Сагара двоюродный брат был строителем, у Идзуцу — военным — научить их.
— Ведь это ты не знал, как подрезать фитиль: прямо или наискось, — парировал Идзуцу.
И оба принялись при помощи травинок и полых сухих веточек тренироваться, как вставлять фитиль в детонатор.
— Здоровский пистон получился, — гордо прокомментировал Сагара, наполовину заполнив землей короткую веточку. — Половина пустая, половина набита порохом.
Конечно, в веточке с дерева не было опасного очарования того, похожего на металлическую гусеницу капсюля из красной латуни, столь несерьезного на вид — в него можно с удовольствием посвистеть, — но который при этом таил силу взрыва. Однако последние лучи летнего солнца, погружавшегося в рощу позади храма Хикава, освещали движения испачканных землей пальцев и заставляли почувствовать далекий запах горелого — запах бойни, которая со временем обязательно произойдет, или, может, это был запах дыма, которым тянуло из ближайших домов, где готовили ужин, а солнечный свет мгновенно превращал землю в порох, сухую веточку — во взрыватель.
Идзуцу тщательно вставил тонкую сухую травинку во «взрыватель», вытащил, измерил длину пустой, незаполненной порохом части, пометил ее ногтем, приложил сухой стебелек, который обозначал фитиль, отчеркнул на нем нужную длину. Затем постепенно ввел в капсюль фитиль до отметки. Если небрежно протолкнуть его слишком глубоко, капсюль взорвется.
— Эх, нет зажима!
— Давай пальцами! Взялся, так делай, — по лицу Идзуцу катился пот, он покраснел от сосредоточенности и напряжения. Он, как его учили, придерживая указательным пальцем головку капсюля, пороховую часть средним, а полую — большим и безымянным пальцами левой руки, приложил к отверстию большой и указательный пальцы правой руки, имитирующие зажим, далеко отвел обе руки влево, отвернул лицо вправо и, с силой повернув правую руку, закрепил фитиль в капсюле. Во время операции он действовал не глядя, отвернувшись, для того чтобы, в крайнем случае, защитить от взрыва лицо, но еще и для того, чтобы подразнить Сагару:
— Ты слишком вертишь головой! Будешь так поворачивать тело, спутаешь операции. Ну, чего беспокоиться о такой роже!
Потом оставалось только, набив в капсюль порох, укрепить и поджечь фитиль, здесь старательно помогал Сагара, используя в качестве пороха землю. И поджечь. Огонь спички, подносимый к еще зеленому стеблю травинки, никак не желал разгораться. В свете зари огонь был незаметен, спичка, догорев до половины, гасла. Фитиль в тридцать сантиметров горит сорок — сорок пять секунд. Травинка была такой же длины, поэтому оба должны были следить, чтобы секундная стрелка прошла пятьдесят секунд.
— Все, бежим!
— Так, уже убежал на сто метров!
Оба, оставаясь на месте, представляли, будто убежали на значительное расстояние, изображали тяжелое дыхание, а потом, переглянувшись, рассмеялись.
Прошло тридцать секунд, потом еще десять. По идее или по времени порох с вставленным капсюлем был далеко отсюда. Однако фитиль был уже запален, условия для взрыва подготовлены безупречно. Огонь неотвратимо полз по шнуру.
Наконец где-то там взорвался невидимый порох. Нечто безобразное, покалеченное вдруг, с движениями, напоминавшими ужасные судороги, взлетело к вечернему небу. Деревья вокруг вздрогнули. Все стало прозрачным, даже звук, он ударился о пламенеющий небосвод… и пропал.
70 
