46 
Хори, правда, не походил на человека, обеспокоенного тем, какое впечатление он производит на окружающих. Говорил свободно. Сначала речь зашла о кэндо.
Идзуцу и Сагара буквально задыхались от волнения, они собрались сказать, что это у Исао третий дан, что на него в мире кэндо возлагают особые надежды. Наконец щупленький, в очках Сагара, заикаясь, выговорил это. Исао залился краской, и в глазах лейтенанта, смотревшего на него, сразу появилось теплое чувство. Идзуцу и Сагара желали именно этого. Смотревшие на Исао как на человека, управляющего их волей, они хотели, чтобы благодаря его особой, не по годам сильной власти он бы на равных общался с другими людьми. Конечно, Исао должен был быть предельно честен, он должен был вонзить свою чистоту в собеседника, как иглу.
— Ну, давайте узнаем. Вот, Иинума, в чем твой идеал? — лейтенант задал вопрос прямо, уже совсем другим тоном, сверкнув глазами, — и Идзуцу, и Сагара с забившимися сердцами почувствовали: настал этот долгожданный момент.
Исао, который, несмотря на то, что гостям предложили устроиться как им удобно, сидел в строгой, официальной позе, он еще больше расправил плечи и просто ответил:
— Возродить во времена Сева «Союз возмездия».
— И тебя не смущает, что восстание «Союза возмездия» потерпело поражение?
— Это не было поражением.
— Ты так считаешь? Во что же ты веришь?
— В меч, — ответил Исао одним словом. Лейтенант немного помолчал. Словно обдумывал следующий вопрос.
— Ладно. Задам еще один вопрос. А чего ты больше всего хочешь в жизни?
На этот раз какое-то время молчал Исао. Он оторвал взгляд от лейтенанта, которому глядел прямо в глаза, посмотрел на влажные от дождя стены, взглянул на закрытое, с поцарапанным стеклом окно. Здесь обзор кончался, дождь по ту сторону мелкой решетки лил сплошной стеной. Даже если открыть окно, то и тогда не достанешь взглядом до той границы, за которой дождя уже нет. Но все равно Исао собирался сказать о чем-то нездешнем, далеком.
Подбирая слова, но без колебаний он выговорил:
— Солнечным… На крутом обрыве при восходе солнца, молясь на встающий сияющий круг… глядя на блистающее внизу море, у корней благородной сосны… умереть от своего меча.
— У-ух, — Идуцу и Сагара с удивлением всматривались в лицо Исао. Он до сих пор никому, даже друзьям, не делал таких серьезных признаний, а тут при первой встрече, не задумываясь, поведал все лейтенанту.
Юноша был счастлив, что лейтенант не сделал никаких обидных замечаний. Серьезно, сосредоточенно размышлял он над признанием, похожим на бред сумасшедшего, и наконец заговорил:
— Да… Но красиво умереть трудно. Ты сам не можешь выбрать случай. Даже военный не всегда может умереть смертью, которая ему подобает.
Исао пропустил его слова мимо ушей. Все уклончивые разговоры, комментарии, взвешивания «однако…» — все это было вне его понимания. Идеалы подобны знакам, написанным тушью на белоснежном листе бумаги, это — загадочный источник, перевод же — лишний, немыслим без критики и комментариев.
Теперь Исао напряженно, готовый получить пощечину, подняв плечи, глядя прямо в глаза лейтенанта, сказал:
— Можно задать вам вопрос?
— Да.
— Это правда, что морской лейтенант Накамура посетил вас накануне событий пятнадцатого мая?[38]
На лице лейтенанта впервые возникло такое выражение, словно лицо превратилось в холодную раковину устрицы.
— Откуда эти слухи?
— В школе отца говорил один человек.
— Ваш отец?
— Нет, отец этого не говорил.
— Это все выяснит суд. Не следует увлекаться пустыми слухами.
— Так это пустые слухи?
— Да, пустые слухи.
Наступило молчание, в котором чувствовалось, как мелко подрагивает, словно стрелка компаса, сдерживаемый гнев лейтенанта.
— Если вы нам доверяете, то скажите правду. Вы встречались или не встречались?
— Нет, я не встречался. Не встречался ни с кем из группы флотских офицеров.
— А с другими военными встречались?
Лейтенант невольно рассмеялся:
— Я каждый день с ними встречаюсь. Ведь я тоже военный.
— Это не ответ.
Идзуцу и Сагара в ужасе переглянулись. До чего может дойти Исао?
— Ты имеешь в виду товарищей?
— Да.
— Это тебя не касается.
— Нет, я обязательно должен это знать.
— Почему?
— Потому что я хочу знать: если… если мы когда-нибудь придем к вам с просьбой, будете ли вы нас удерживать от того, что мы замыслили?
46 
