очень нудно 
5 
– Это мама! – всполошилась Кэтрин. – Ох, не говорите ей, что мы были у вас, сэр!
Брат и сестра кинулись было к выходу, но, сообразив, что путь к отступлению отрезан, тут же вернулись и торопливо юркнули под кровать. Бэкингему опять стало нестерпимо смешно. Но в этот миг он услышал, как за дверью с кем-то разговаривает пробудившийся наконец-то Ральф. Затем вошла баронесса. Рядом семенил с трещоткой в руках карлик на кривых ножках, а следом показался недоумевающий оруженосец.
Леди Майсгрейв взглянула на Генри и улыбнулась.
– Доброе утро, милорд. Слава Иисусу Христу!
– Во веки веков, – отвечал Генри.
Первая мысль герцога при взгляде на хозяйку замка была – эта женщина необычна, вторая – она очаровательна.
Да, она была необычна. Все в ней – от небрежно переброшенной через плечо косы и великолепных чуть раскосых глаз цвета молодой травы до свисавшего с широкого пояса, подхватывавшего платье, маленького кинжала в ножнах и безрукавки из оленьего меха – казалось непривычным для глаза лорда, привыкшего к жеманным и капризным леди английского двора или холодным горделивым дамам Шотландии.
Леди Майсгрейв не походила ни на тех, ни на других. Она была и проста, и привлекательна в одно время. Она держалась с герцогом так, словно они были знакомы давным-давно, но вместе с тем с таким тактом, что ни на миг не задела достоинства пэра Англии. Она не приветствовала его реверансом, что было бы нелепо в ее диком наряде, но в то же время была столь сдержанна и учтива, что Генри поневоле был очарован.
– Пусть ваша милость простит нас за столь бесцеремонное вторжение, но шут Паколет утверждает, что мои дети проникли в вашу башню.
– Пробрались, пробрались, – зазвенел бубенцами карлик. – И юная леди, и маленький лорд. Паколет видел, как они…
Баронесса дернула его за ухо, заставив умолкнуть.
– Простите, милорд. Мои дети сгорают от нетерпения познакомиться с вами. Их не пускали в башню, и это растравило их любопытство. Боюсь, они могут вас побеспокоить, хотя ваш же оруженосец утверждает, что здесь никого не было, и поэтому я прошу простить меня за то, что я нарушила ваш сон.
Какой голос! Чуть хриплый, грудной, завораживающий. Генри поймал себя на том, что снова не сводит глаз с ее губ.
– Будьте милосердны, миледи! Вам не за что просить прощения. Это ваши владения, и именно я должен извиниться перед вами за то, что доставил вам столько хлопот и волнений столь неожиданным появлением.
Она улыбнулась одними уголками губ и снова осведомилась о детях. Нелепейшая ситуация. Бэкингему вовсе не хотелось предавать своих маленьких приятелей, но и солгать он не мог.
– Ваши дети очаровательны, баронесса, – сказал он, зная, что ни одно материнское сердце не устоит против такой похвалы. – Я провел с ними чудесное утро, они даже развели для меня огонь в камине, согрев комнату, так что ни о каком беспокойстве не может быть и речи. И, если вы обещаете, что не будете с ними чрезмерно строги, я укажу, где они могут скрываться.
Леди Майсгрейв снова улыбнулась:
– Кажется, я уже сама догадываюсь, где они нашли убежище.
И она постучала по резной консоли ложа герцога.
Все было тихо, но, когда шут упал на четвереньки и начал визгливо лаять, заглядывая под кровать, послышалась возня и показались сначала Дэвид, а затем и его сестра.
Мальчик замахнулся на шута:
– Гнусный предатель! Я велю тебя ежедневно пороть, когда вырасту.
Кэтрин немедленно начала оправдываться:
– Мы просто хотели украсить эту комнату к Новому году остролистом и зашли взглянуть, сколько веточек следует взять.
При этом она оглянулась на герцога и лукаво подмигнула, приглашая в союзники. Дэвид начал было что-то толковать про меч и в конце концов, перебравшись через герцога на другую сторону кровати, взялся поднимать оружие. Леди Майсгрейв пришла в ужас от поведения сына и дочери и, торопливо извинившись, поспешила увести детей. Но Генри эта сцена позабавила, он пришел в отличное расположение духа, и даже дававшая о себе знать болезненная слабость, казалось, отступила.
С этого дня здоровье герцога пошло на поправку. К нему вернулся аппетит, жар спал, с каждым часом прибывали силы. Вскоре он уже начал вставать, хотя пользовавший его священник, отец Мартин, советовал ему провести в постели лишние день-другой. Но Генри категорически возражал. Мало того, что ему пришлось быть прикованным к постели все рождественские и новогодние празднества, но он чувствовал себя вдвойне униженным, когда за ним, словно за больным младенцем, ухаживала леди Майсгрейв.
5 
