Последние отзывы

  15  

   Надменно-брезгливая, снобистская физиономия — приподнятая левая бровь, сжатые тонкие губы, заостренный кончик носа — мышцы, морщины, складки кожи годами удерживали эту маску, прочно зацементировав.

   У Юры всегда было такое выражение лица, и если в молодости еще можно было что-то исправить, пока маска не устоялась, затвердев — улыбкой, переменой характера, — то теперь все! Словно из-под тяжелого железного пресса выскочила пластмассовая горячая отштампованная заготовка определенной конфигурации — на века!

   Маше привез такую в подарок один коллега из Испании. Эти маски делали по старинной технологии, которую держали в секрете и передавали по наследству — от отца к сыну. Кожу выделывали особым способом до тонкости необычайной, столь же таинственным способом ее разогревали до определенной температуры и натягивали на заранее выструганную из дерева заготовку в виде человеческого лица, давали остыть, а когда маска затвердевала, сверху раскрашивали, предавая окончательный художественный смысл.

   Маска Марии Владимировне не понравилась, у нее было жуткое страдальчески-устрашающее выражение, но сделана она была потрясающе! Маша повесила ее на стену в своем кабинете, но через пару дней сняла и затолкала в шкаф, — смотреть на нее было неприятно, мурашки бежали по спине от выражения кожаного лица.

   Юра все говорил, надменно-назидательно, а она в первый раз рассматривала человека, именуемого ее мужем, — как говорит, как двигаются его губы, брови, тщательно скрываемую лысинку, пузцо, старательно втягиваемое при ходьбе и умело прикрытое дорогой одеждой, как и раздобревший «тыл».

   Сытый, холеный, оплывающий телом, малоприятный надменный мужик.

   Боже мой! Как он мог быть ее мужем?!

   Пять лет! Не полгода, не год и даже не два — пять!! Это какой идиоткой надо быть, чтобы так долго терпеть рядом чужого неприятного человека и ничего не видеть, не замечать?!

   Она приняла решение в Америке, что разведется, как только приедет, но намеревалась сделать все спокойно, не торопясь, объяснив ему свою позицию и то, что не хочет и не может больше с ним жить, — путем мирных переговоров. Но — спасибо утренней барышне! — приехав, поняла, что на фиг! Резать к чертовой матери!

   «Он всегда был такой. Никто не виноват. Это ты больная, раз жила с ним, выслушивала весь бред, что он несет, и ничего не замечала!»

   Может, не сработала иммунозащитная система?

   «С иммунозащитной у меня, видно, было плохо целых пять лет! Пять лет каторжных работ давали при царях! О-хо-хо!»

   Все это лирика. И незачем винить себя, — что было, то было! А что будет завтра, зависит теперь только от нее! Мария Владимировна Ковальская собиралась свое завтра сделать свободным и счастливым!

   — Все! Хватит! — перебила она его обвинительную речь. — Торжественный ужин при свечах объявляю закрытым. Тебе пора, Юра. Мне надо выспаться.

  — Что значит: пора? — подивился остановленный в красноречии муж.

  — Тебе пора домой, к маме, по месту своей прописки. Вещи твои я собрала, как ты заметил, они стоят в прихожей. Я собрала все, надобности приезжать за чем-либо еще у тебя не будет.

  — Мария, ты что, с ума сошла? — выпучил глаза Юрик.

  — Да, сошла, пять лет назад, когда позволила вам с мамашей влезть в мою жизнь. Давай, Юрик, прощаться!

  — Маша, что за бред?! Ты что там, в Америке, поднабралась феминистской ереси?

   Так и сказал: «феминистской ереси», любил Юрик витиевато и вычурно выражаться, все его тянуло в пафос: «ересь», «сподвижничество», «спесь».

   — Не глупи, Мария, — лениво изрек он сквозь усталый снобизм и неторопливо отпил шампанского из бокала.

   Да уж! Такая вот тяжелая необходимость объяснять, воспитывать нерадивую прислугу! И что характерно — сколько этой бестолочи ни говори, как надо делать, ведь все равно что-то не так сделает!

   Но ничего не попишешь! Обязанность такая — кто, как не барин?

   Тяжело-о!

   Машка усмехнулась, посмотрев на него, — нелегко Юрику придется!

— Юра, на выход! Я очень устала.

  — Я никуда не пойду из своего дома! Если тебе необходимо изобразить возмущенную жену, можешь спать на диване в гостиной!

   «Твой дом — тюрьма!» — вспомнила она па-пановское.

  — А почему не на коврике в прихожей? — подивилась Машка. — Это не твой дом, Юр, твой у мамы.

  — Маша! — осознав, что она всерьез собралась его выставить, прибег к разъяснениям Юрий. — Тебя не было полгода, и то, что ты застала здесь девушку, неудивительно, я все это только что объяснял. Ты сама виновата, надо было предупредить о приезде! Я понимаю, как тебе это неприятно, к тому же ты устала после длительного перелета и не совсем адекватна. Обещаю, что больше таких инцидентов никогда не произойдет и я ничем не оскорблю твоей нравственности и чувств жены!

  15