Последние отзывы

  4  

— Понял, папа.

— Ну и отлично, — грозно сказал отец.

Пробило шесть. Не знаю почему, но мне захотелось спать. Я зевнул и с тоской принялся листать учебники. Но тут раздался звонок, и я услышал громкие шаги и смех за дверью. В комнату ворвались четверо ребят с мячом.

— Привет, Марек! — крикнули они. — Почему ты не идешь на футбол? Собирайся скорей!

— Никуда я не пойду: надо готовить уроки.

— Вот ненормальный, он собирается готовить уроки! — загалдели они, стараясь перекричать друг друга.

До чего же они громко орали!

— Тише вы, — зашипел я, — разбудите пана Фанфару, он вам покажет.

Только теперь они заметили, что в комнате кто-то спит, и на цыпочках подошли к пану Фанфаре.

— А что это за тип на койке? — спросил Длинный Янек.

— Это пан Фанфара, наш новый жилец.

— А почему он днем спит? — спрашивает Янек.

— А когда ему спать? — говорю я. — Ночью он выступает в ресторане, а утром упражняется на виолончели.

— Он что, артист?

— Артист.

— А это что за щетки? — захихикал Длинный Янек и двумя пальцами взял с кресла усы пана Фанфары.

Я сердито вырвал их у него из рук:

— Никакие это не щетки, это усы пана Фанфары.

— Усы? — удивленно переглянулись они.

— Пан Фанфара выступает в ресторане как мексиканец, ему необходимы черные усы…

— И такая шляпа? — Длинный Янек надел сомбреро пана Фанфары и принялся рассматривать себя в зеркале.

— Да, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие, — это называется сомбреро. Такая шляпа с широкими полями защищает лицо от южного солнца, а «сомбра» по-испански значит «тень».

— Ага, — хмыкнул Длинный Янек, — шляпа что надо! Я видел такую в одном фильме. Эй, Марек, а почему твой Фанфара спит в наушниках, или это тоже по-испански?

— Дурак! Он спит в наушниках, чтобы ничего не слышать. Иначе он не смог бы уснуть.

— Он такой чувствительный?

— Да, он очень чувствительный, — вздохнул я. — А теперь уходите.

В ответ разбойник Янек схватил саксофон и пронзительно затрубил над ухом пана Фанфары. Пан Фанфара привскочил на постели, обвел всех непонимающим взглядом и, как колода, снова повалился на подушки.

— Лоботрясы, — закричал я, — убирайтесь!

К счастью, их не пришлось выгонять, они сами испугались и удрали. Я сел опять за уроки, но едва успел написать в тетради дату, как за окном раздалось громкое кваканье. Я сразу догадался: это Чесек и Гжесек — они всегда меня так вызывают. Ну, думаю, пускай себе квакают сколько влезет. Я не двинусь с места. Должен же я наконец приготовить эти несчастные уроки. Смотрю, а они уже ставят свои копыта на подоконник. Я сижу, как пришитый. Чесек подошел ко мне и спрашивает:

— Ты что, Марек, оглох? Что же ты сидишь?

— Проваливайте, — говорю. — Мне некогда. Я делаю уроки.

— Перестань дурака валять, — смеется Гжесек, — мы принесли блох. Ну, тех самых блох…

— Блох?

— Ну да, блох. Мы же должны завтра подбросить их семиклассникам. Ты что, забыл?

Где там забыть! Все правда. Был у нас такой уговор. Вчера на арифметике семиклассники напустили нам в класс майских жуков, и был страшный скандал: учительница подумала, что это наша работа. Вот мы и решили им отомстить… Но я притворился, будто ничего не помню.

— Мы обыскали во дворе всех собак, — рассказы вал Гжесек. — У нас в пробирке сто пять блох. Больше не удалось набрать. Как думаешь, хватит? — И он сунул мне под нос стеклянную пробирку.

— Пожалуй… пожалуй, хватит, — пробормотал я.

— Как ты думаешь, не подохнут они до завтра? — засомневался Чесек.

— С чего бы они вдруг подохли?

— Ну, например, от голода.

— Ничего, блохи народ закаленный.

— А чем вы пробирку заткнули?

— Пробкой.

— Лучше бы ватой, — сказал я, — вата пропускает воздух.

— Правильно, — обрадовался Чесек. — Давай вату. А ты, Гжесек, вынимай пробку, только смотри, чтобы блохи не выскочили.

Что мне было делать. Я достал из аптечки вату и протянул Чесеку. Тем временем Гжесек безуспешно трудился над пробкой.

— Не поддается, проклятая, слишком туго заткнули.

— Дай сюда. — Чесек отобрал у него пробирку. — Марек, у тебя есть пробочник?

Мне было уже все равно, и я протянул ему штопор. Чесек начал энергично ввинчивать его в пробку, и вдруг — о ужас! — пробирка лопнула, стекло брызнуло на пол, и по комнате заскакали сто пять блох.

  4