Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
20 
— Ну что, скоро динозавры?
Церендорж в изумлении качал головой:
— Какой пистрий! В один день хочет уехать за миллионы лет назад! Ха!
Машина медленно шла в гору, и справа виднелись уступы гор. На минуту Бата придержал руль и схватился за ружьё, но потом опустил его и тихо сказал:
— Архары!
По обрывистым склонам с камня на камень прыгали горные бараны. Они чётко вырисовывались на фоне скал и могуче несли свои рога, будто подталкивали ими горячее небо.
— Хорошо прыгают! — сказал Церендорж. — Выбежит к пропасти и пниз головой — бряк! Думаешь, убился, а он упал на рога, покатился — и побежал!
Сопка стала крутой и голой, как потёртый верблюжий бок. «Газик» задрал нос, и впереди осталось только синее небо, а по бокам, дёргая задними лапами, разбегались толстые тарбаганы.
— Держись! — крикнул Бата и прижался к рулю. «Газик» покачнулся. Все охнули, но машина уже одолела высоту, прыгнула колёсами вперёд и покатилась по равнине.
Ребята привстали. Земля была твёрдой, сухой, и по ней катились барханы. Они были мелкими, как рябь на воде, но от них курились волны зноя, и то тут, то там белели какие-то кости.
Генка присвистнул:
— Никаких ориентиров. Хотя бы один милиционер!
— Ещё заблудимся! — сказала Светка.
Церендорж посмотрел на Бату и засмеялся:
— Монгол заплудится в пустыне? А?
Бата весело пришпорил своего конька и вдруг запел песню о прохладном монгольском море, по которому мечтал плавать:
- О Хубсугул, о Хубсугул…
И, словно бы на его призыв, из пустыни покатились настоящие синие волны.
Сначала Бата спокойно держал свой штурвал. Но через некоторое время, открыв дверцу, стал всё чаще выглядывать из кабины и напряжённо смотреть по сторонам.
Пустыня исчезла! Машина плыла среди настоящего моря. Серебристые волны с голубоватыми прозрачными верхушками плескались впереди и набегали с боков, а вдали то поднимались, то исчезали контуры белого города…
Людмила Ивановна, сидевшая впереди, приподняла очки и спросила:
— Что это?
— Мираж! — сказал Генка.
Василий Григорьевич придвинулся поближе к окну и с удивлением всматривался в совершенно ясные городские очертания. Разные миражи видел он и в Арктике, и в тропиках. Но такого!..
Вон заколебался высокий отель… Дальше поплыла белая зубчатая крепость… А вот что-то тёмное — вроде памятника какому-то гранду. А там, дальше, — купол Капитолия. Нет, тут обмана быть не могло!
— Почти Гавана! Потрясающе! — сказал Василий Григорьевич. Но через некоторое время, недоумевая, предположил: — А может быть, Бомбей…
Бата с удивлением покосился на угол его тельняшки.
Видения менялись одно за другим. Как будто какой-то гениальный архитектор никак не мог решить, что за город поставить на этом зыбком берегу и, изнывая от жары, на виду у всех перебирал один за другим разные проекты.
Бата проезжал сквозь летучие города, по бокам всё катились волны, а впереди на пробке радиатора в какой-то странной пляске, как шаман, вертелся дымок и лихо постукивал гутулами…
Потом вдалеке появились горы, и над ними прямо по воздуху прозрачный наездник погнал лёгкого прозрачного конька. А на вершине сопки возник орёл и замахал крыльями.
Бата тряхнул головой и чуть замедлил ход.
— Куда мы заехали? — спросила Светка.
— К духам! — сказал Церендорж.
Людмила Ивановна строго взглянула на него: не слишком ли много разговоров о духах? Ведь ребёнок ещё и вправду подумает о них.
И, словно испугавшись сердитого взгляда, волны стали разбегаться, города схлынули, конь исчез.
Но горы, сияющие вдали снегами, и зелёные сопки придвинулись. Дорога стала ровней, и все разом заговорили.
— Голография! Просто голография! — крикнул Гена.
— Что это? — спросила Светка, и Вика тоже вопросительно посмотрела на него.
— Читать надо! Все газеты пишут!
А Коля с широко открытыми глазами подумал вслух:
— Будто пустыня вспоминает…
— Что? — спросила вдруг Вика.
— Как она была морем! — сказал Коля и обрадовался, как чётко это у него получилось.
— Поэт! — сказала Светка.
А Людмила Ивановна, вздохнув, заметила:
— Чудеса, да и только! Полно чудес! — И засмеялась: — Не хватает совсем немногого.
Церендорж улыбнулся:
— Пионерской рапоты?
20 
