Последние отзывы

  126  

Синьор Гвидо пользовался большой популярностью среди тех, кто стремился побыстрее получить наследство от зажившегося родственника, или разделаться с врагом, даже не обнажая шпаги, или отправить на тот свет подгулявшую женушку.

Наша пленительная Камилла стала ему не только любовницей, но и помощницей – эта достойная парочка стоила друг друга, надо полагать. Вдвоем зарабатывали неплохие денежки – этакая счастливая семейка, хоть и невенчанная…

Но иногда такие дела все же выплывают наружу. Нашим голубкам тоже не повезло – вернее, не повезло в первую очередь Гвидо. Его вина была доказана венецианским судом неопровержимо и бесповоротно.

Ему отрубили голову, не разводя вокруг этого большого шума, – как-никак он принадлежал к одной из старых и знатных венецианских фамилий, родственники всеми силами стремились избежать огласки, пытались даже откупить его у правосудия, но обстоятельства дела были таковы, что не помогли ни золото, ни связи. В общем, ему отрубили голову прямо в тюрьме, без огласки…

Камилла же отделалась сравнительно легко. Улики против нее были исключительно косвенные, прямых свидетельств не оказалось… И все же ей не удалось выйти на свободу полностью обеленной.

Конечно, она усердно разыгрывала из себя невинную жертву случайного совпадения обстоятельств, она это умеет…

– Ну еще бы! – кивнул д’Артаньян. – В тот раз, когда она меня чуть-чуть не отравила, она сначала предстала в роли кающейся грешницы, угнетенной судьбой и злыми людьми, и это было сыграно так талантливо, что я поверил…

– Вот то-то… Я хорошо представляю, какое впечатление она произвела на судей – бедная, невинная овечка… И все же ей не удалось обелиться полностью. Венецианские судьи – народ решительный. Как она ни старалась, ее все же заклеймили и приговорили к высылке из Венеции навечно. Тут она и познакомилась с этим болваном, что сыграл вскоре роль ее братца, – он как раз, отслужив в венецианских войсках, возвращался во Францию. Бедолага знал о ней многое, но тем не менее поддался ее чарам, решил, быть может, что она искренне решила остепениться… И они уехали во Францию. К несчастью для меня, в Пикардию. Остальное вы знаете.

– И что же вы с ним…

– Поначалу я хотел его повесить, – жестко усмехнулся Рошфор. – Но пожалел дурака – в конце концов, он был ни при чем – и велел только прогнать его из наших мест… И уехал сам. В Париж, где меня никто не знал. Через год познакомился с кардиналом – впрочем, тогда он не был еще кардиналом, даже министром иностранных дел не был: его, в ту пору епископа Люсонского, только что сделали членом Государственного совета… Вот так я ему и прослужил девять лет, будучи в странном положении соломенного вдовца при живой жене. Порой, как уже говорилось, я натыкался на ее следы… Это был яд Гвидо – его последнее изобретение под названием «красная сыпь». Отличная отрава, которую не могут выискать нынешние медики, остаются лишь смутные подозрения да мысли о неведомой заразе… Гвидо не успел в должной мере воспользоваться плодами своих исканий, но она-то знала секрет, рецепт… После того, как ее выслали из Венеции и она уехала во Францию с этим дураком, о «красной сыпи» в городе на воде более не слыхивали. Зато с этим ядом, на свое несчастье, очень близко познакомился кое-кто во Франции и даже в Англии. Повторяю, никто, кроме нее, не мог знать секрета «красной сыпи». Значит, все эти смерти – ее рук дело. Она подрабатывала на жизнь, надо полагать – с превеликой оглядкой, не часто. Понятно, она должна была вести самый скромный образ жизни, выдавать себя даже не за дворянку, а за скромную горожанку, так как со временем, несомненно, узнала, что я остался жив и боялась высовываться… Уж не знаю пока, как ей удалось стать королевской камеристкой, – а впрочем, при ее уме и пронырливости это было нетрудно. Замужем за Бонасье она была около пяти лет… То-то, должно быть, скучная выдалась жизнь при ее любви к блеску…

– Да уж, надо полагать, ей было чертовски скучно, – согласился с ним д’Артаньян. – То-то кляла свою юношескую горячность… Граф…

– Что?

– Как вы думаете, Рошфор, чье поручение она выполняет на сей раз? Одного только Винтера или…

– Вы полагаете, для нас есть какая-то разница? Анна так и так в большой беде…

– И все же… – задумчиво произнес д’Артаньян. – В прошлый раз, когда она пыталась меня отравить, речь, безусловно, шла о мести раздосадованных на фальшивого Арамиса заговорщиков. А теперь… Мне все сильнее кажется, что теперь она проделала все это исключительно для Винтера…

  126