От переводчика

Действие романа происходит в (или на) Сицилии между 12 июня 1891 года и концом августа — началом сентября 1892 года. «Ну и что? — вправе спросить читатели. — Зачем говорить о том, что мы и сами узнаем?»

Согласен, это читатели действительно узнают сами. Но едва ли многие из них настолько хорошо знакомы с историей Италии, чтобы увидеть, что время, в которое автор поместил своих героев, это время становления государства, ставшего единой страной совсем недавно — в 1871 году. Новое государство нуждается в новом государственном аппарате, и вот уже входит во вкус новая бюрократия, на верху и на местах, мало чем отличающаяся от чиновничества, описанного Гоголем и Салтыковым-Щедриным. На местах проводниками королевской власти являются префекты — представители правительства в областных центрах и в центрах провинций, а защищают власть и обеспечивают общественный порядок полиция и карабинеры. Во главе областных и провинциальных управлений полиции стоят квесторы, а карабинеры (военная полиция) несут службу в подразделениях, численность которых и чин командира зависят от масштаба того или иного населенного пункта.

Итак, с префектурами, квестурами и частями карабинеров все вроде бы теперь ясно. Значит, пора поговорить о Сицилии.

С первым упоминанием мафии читатель встретится на страницах романа далеко не сразу, а когда встретится — найдет, что за сто с лишним лет под небом Сицилии ничего в этом плане не изменилось. И читатель, думаю, оценит иронию автора, который, намекая на родство старой мафии с мафией современной, окрестил мафиозную шайку дона Лолло «Братской рукой» (по аналогии с «Коза ностра» — «Наше дело»).

Сицилия не только родина мафии. В начале девяностых годов XIX века революционные брожения на острове приводят к созданию союзов трудящихся — так называемых «Фаши деи лаворатори», и не вина сицилийских социалистов, что это название оказалось впоследствии скомпрометировано страшным словом «фашизм». Желая подчеркнуть правдивость исторического контекста, автор романа вводит в круг действующих лиц (пусть и не наделяя их активной ролью) реальных персонажей, в том числе известного социалиста Розарио Гарибальди-Боско и организатора союзов трудящихся Джузеппе Де Феличе Джуффриду.

В хитросплетениях сюжета читающие книгу Камиллери в русском переводе разберутся без посторонней помощи, так что это небольшое предуведомление продиктовано не недоверием к ним, а исключительно желанием помочь сориентироваться в исторической составляющей романа. И еще мне хотелось, из уважения к читателям, сказать несколько слов о проблемах, связанных для переводчика книги с местом действия — Сицилией.

Как и другие романы Камиллери, этот роман написан на литературном итальянском языке. Сицилийский диалект, временами вкрапляемый автором в текст, дозирован таким образом и эксплуатирует такие лексические элементы диалектального словаря, что итальянец, не знающий сицилийского наречия, не испытывает затруднений при чтении. Излишне говорить, что сицилийский «акцент» отдельных персонажей создает определенный колорит, важность которого мне как переводчику очевидна. Возникает вопрос: можно ли сохранить эту особенность оригинала в переводе, и если да, то как? Возможности универсального решения этой проблемы я не вижу, но некоторый практический опыт ее решения, вернее попытки найти его, у меня есть. Будучи убежденным противником практикуемого иными моими коллегами «награждения» героев переводов искусственным языком, состоящим из сомнительной смеси украинизмов, областных изречений, архаизмов, жаргонизмов и просторечия, я ищу выход из положения на уровне интонации, то есть синтаксиса, проверяя на слух естественность речи персонажей. В зависимости от социального положения героев Камиллери, отраженного в их речевой характеристике, синтаксическое решение я подкрепляю обращением к соответствующей лексике, так что одни персонажи изъясняются в моей версии грамотным — надеюсь — языком (кто более, кто менее богатым), не исключающим разговорных слов и конструкций, тогда как в языке других разговорные слова и конструкции как раз преобладают, сдобренные к тому же изрядной порцией просторечия.

Нельзя сказать, чтобы автор обходился без крепкого словца, но оно у него всегда к месту, и если в одних случаях такому словцу находился в русской версии достойный эвфемизм, то в других оно настоятельно требовало точного перевода или не менее крепкого эквивалента. Что касается самого страшного для сицилийца оскорбления — рогоносец (cornuto), оно, сохраняя главное свое значение обманутого любовника или мужа, со временем наполнилось дополнительным содержанием и широко заменяет сицилийцам слова, равносильные в русском языке сукиному сыну, сволочи, гаду и т. п.

  1