очень нудно 
11 
А рыжий ослик брёл за осами, как во сне. Когда чуть отставал, жужжание их напоминало гул чёрного одинокого столба, опершись на который Шухлик провёл так много ночей в пустыне. И теперь жалел, что даже не успел попрощаться с ним.
"Ничего-ничего, — думал он. — Я приду к нему, когда почувствую, что умираю".
Они шли — точнее, ослик плёлся кое-как, а осы роились впереди, будто небольшое грозовое облако, — целый день и ещё ночь. А утром перед ними вырос сад северного ветерка, Багишамал. Он сам приблизился, словно ниоткуда. Будто внезапно появился из-за угла. Хотя, спрашивается, какие углы в пус-тыне?
Сад был в цвету. Весь бело-розовый от абрикосовых, гранатовых и вишнёвых лепестков. А местами — пушисто-жёлтый от кустов мимозы.
Утром деревья зацветали, а уже к вечеру отягощались плодами, хоть урожай собирай. И так каждый день.
Вокруг цветущих деревьев поднимались, как мощные округлые колонны, густые туи, кедры, кипарисы, пирамидальные тополя, а посередине — один огромный платан. Они будто бы поддерживали над всем садом какое-то особенное небо — ясное и нежное, глубокое и влажное, как чистый колодец.
Сад был и тенист и мягко солнечен. Перекликались попугаи с павлинами и сурки с цикадами, кукушка с кузнечиками и журавли с древесными лягушками. Нашёптывал что-то небесное северный ветерок.
Слышался лепет родника, и журчание ручьёв, и молчание небольшого пруда. Одним словом — оазис.
Иначе говоря, отрадное, милое сердцу и глазу исключение из правил — чудо! То есть то, чего, по мнению некоторых учёных, быть не может.
Конечно, посреди выжженной за лето пустыни в такое трудно поверить. И очень многие проходили мимо, попросту ничего не замечая.
Осы, не долго думая, всем роем устремились в сад, оставив Шухлика у входа. Собственно, никакого входа и в помине не было — заходи, где сердце укажет. Однако Шухлик сомневался и стоял на слабых ногах, качаемый ветром, а перед глазами его плыли розовые, зелёные, белые и золотые пятна.
В конце концов саду надоело это пустое противостояние, он сам шагнул навстречу, и Шухлик очутился под кронами деревьев, как раз у пруда, на берегу которого сидел маленький лысый человек в тёмно-красном халате. Четыре енота-полоскуна уже постирали какие-то занавески и теперь старательно выкручивали, отжимали.
Ослик подошёл ближе и вздрогнул, настолько этот человек напомнил с виду Маймуна-Таловчи.
— Ах, приветствую тебя, дитя арбуза и дыни! — воскликнул он, поднимаясь.
И все четыре енота тут же покатились со смеху, бросив занавески в пруд.
— Почему арбуза? — спросил Шухлик, настолько ошарашенный, что невольно заговорил, как Валаамова ослица, по-человечески. — В каком смысле дыни?
— Мой золотой заморыш! В саду Багишамал нет никакого смысла. И толку нет! Хотя есть многое другое. Впрочем, где поклон от старушки Тошбаки?
"Откуда он знает?" — удивился ослик.
— Запомни, любезный, я всё прекрасно слышу и чую на любом расстоянии, потому что лысый. Волосы, понимаешь ли, мешают — шуршат и заглушают! — подмигнул чудной человек. — Ну, уж коли ты пришёл, то кланяйся и умоляй взять в работники! Иначе — скатертью дорога.
"Так, значит, это и есть тот бродяга — дайди Ди-ван-биби, о котором говорила черепаха, — с тоской подумал Шухлик. — Сад, конечно, прекрасен! В нём хочется остаться. Но сам дайди не вызывает приятных чувств. И правда, как брат родной Маймуна-Таловчи! Не лучше ли вернуться к моему столбу?"
Меж тем Диван-биби ни с того ни с сего рухнул на колени.
— О, мудрый дальнозоркий господин! — возопил он, звонко шлёпая себя по голове. — Не оставляй меня безутешным! Возьми с собой в то райское место, к тому дивному чёрному столбу, гудящему так сладко день и ночь! Не то сейчас же утоплюсь на горе брату моему, возлюбленному Маймуну-Таловчи!
И он действительно пополз к пруду, а еноты едва удерживали его, вцепившись в полы халата.
— Ах, нет, пустите меня, пустите! — причитал Диван-биби. — Несчастье на мою седую голову! Этот достойный господин, чуть-чуть похожий на осла, даже не пожелал представиться. Ни одного своего имени не назвал.
Беда мне, беда!
И, вывернувшись из халата, в одних небесно-голубых трусах по колено, дайди скорбно, будто кусок глины, бухнулся в пруд. Еноты заголосили на весь сад, прикрыв глаза лапами.
Шухлик совсем растерялся. Точнее, подрастерял тупое безразличие, накопленное в пустыне.
11 
