101 
Басилевс сатархов, тощий и седобородый старик, видимо, изрядно устал в дороге – преклонные годы давали о себе знать, – но свою старческую немощь он успешно скрывал под маской спокойной сосредоточенности и некоторой медлительности.
После непродолжительной трапезы, во время которой вместо обычного вина подавали холодную ключевую воду, вожди тавров и басилевс с приближенными уединились в просторной хижине главного жреца Девы, служившей одновременно и местом тайных совещаний. Воины и слуги удалились за пределы святилища, к подножию утеса, где для них был приготовлен сытный обед и боспорское вино, а немногочисленные жрецы остались охранять вход. Кроме знати, на совет были допущены Тихон и главный жрец таврской святыни, костлявый морщинистый старец с пронзительным взглядом.
– Мы рады приветствовать наших братьев… – басилевс Окит говорил, всем своим видом давая понять надменным сатархам, что ему лестно принимать их в своих владениях и что он готов пойти навстречу любой их просьбе.
Тихон в душе грустно улыбнулся: уж кто-кто, а Окит на поводу у сатархов не пойдет, если не усмотрит в их предложениях выгоду для себя – цветистые выражения басилевса были больше дипломатического свойства, чтобы усыпить бдительность сатархов и заставить их раскрыть свои истинные замыслы. Но при их подозрительности и недоверчивости это было непросто. Намерений сатархов Окит не знал, а Тихон решил пока не посвящать его в сложные перипетии политической интриги царя Фарнака, чтобы не спугнуть проницательного повелителя тавров и не дать ему времени для размышлений. Согласие на участие таврского флота в военных действиях против скифов нужно было выбить из Окита во что бы то ни стало.
– …Когда племена сколотов пришли в наши края, отобрали наши земли и изгнали нас в бесплодные горы, – басилевс сатархов говорил медленно, тщательно обдумывая каждое слово, – наше бессилие мы оправдывали своей малочисленностью. И только в этом искали причину позорного поражения, так как в трусости нас никто упрекнуть не мог. Чтобы отгородиться от нашествия сколотов, наши предки выкопали глубокий ров на перешейке Таврики, от Меотиды до Ахшайны[92] – и посчитали, что этого вполне достаточно…
Чувствовалось, что басилевс сатархов начал волноваться; уязвленная гордость сродни мести: она неистребима и всегда тревожит и болит, словно незажившая рана.
– Но сколоты доказали, что этого мало. Единство! – вот то оружие и та сила, способные противостоять завоевателям. А единства как раз и не было. Вспомните, как взбунтовались рабы, копавшие ров. Пока мы с трудом собирали войско, чтобы расправиться с непокорными, пока вожди наших племен прикидывали, стоит ли ввязываться в эту позорную войну, рабы сговорились со сколотами, и те не упустили случая. Не было на тот час среди нас единодушия, и с той поры сколоты владеют Таврикой, оскверняют наши святыни. Долго ли так будет продолжаться?!
Окит уже, видимо, понял, к чему клонит басилевс сатархов, и слегка нахмурился: ему вовсе не хотелось затевать драку со скифами, благосклонно относившимся к таврам. Тем более, что военная мощь царя Скилура не вызывала сомнений. Потерять значительно легче, чем приобрести, – эту мысль осторожный и хитроумный Окит впитал с молоком матери и всегда руководствовался ею во всех своих делах и начинаниях.
Тихон, внимательно за ним наблюдавший, понял, что ему предстоит многотрудный поединок, чтобы все-таки склонить басилевса тавров присоединиться к предложениям, высказанным в заключение своей речи сатархом. Чувство брезгливой ненависти к сатархам, которое он все время давил в себе с большим трудом, уступило место озабоченности за исход переговоров. Тихон мысленно наметил главные пункты предстоящего выступления – любой промах мог свести на нет все его усилия.
Помрачнели и другие вожди тавров; похоже, вспомнили обиды, нанесенные им сатархами. И вот теперь они ищут у них же поддержки. Конечно, таврам не раз нашептывали подобные предложения и эллины-колонисты – им соседство сколотов не сулило ничего хорошего, и они хотели противопоставить варварам Скилура хоть какую-нибудь силу. Но эллины, кроме посулов, подкрепляли свои доводы звонкой монетой, а что возь-мешь с прижимистых сатархов?
Все эти соображения Тихон разгадал без затруднений. «Придется Герогейтону снова раскошелиться, – подумал он, на миг представив кислую мину старца, когда тому придет такая весть. – Будем уповать на то, что херсонеситы не откажут в помощи хотя бы деньгами. На большее трудно рассчитывать, потому что они сами ждут выполнения обещаний царя Понта. Обещаний, за какие я бы медной лепты[93] не дал…»
101 
