Последние отзывы

  38  

Впрочем, при количестве этого кустарника, растущего на острове буквально в каждой щели, можжевельником тут могли пропахнуть даже болотные караси.

— Дай сюда, — взяв в руки кружку, подтянул к себе пивной бочонок фогтий и с размаху вколотил ударом кулака среднюю из досок донышка внутрь. Пиво с шипением и пеной полезло из открывшихся щелей, а Витя выбил рядом вторую доску, и зачерпнул пивом благословенный напиток прямо изнутри. Поднес ко рту, осушил кружку примерно наполовину. — Кислятина! Но пить можно.

Кузнецов зачерпнул пива для Нели, кивнул на бочонок Игорю, потом запустил пальцы в капусту и перекинул в рот целый пучок.

— А вот капустка ничего! Хрустит…

— И сыр мне понравился. Надо побольше взять, Витя. Мы ведь не одни…

— Я уже думаю над этим, — тихо сообщил фогтий. — Боюсь только, сервы сильно удивятся, если нам захочется прихватить с собой целую телегу пива и жратвы. Нормальные люди в таких количествах сыр и капусту не пожирают. Разве только пива можно несколько бочонков запросить. Вот тут никто и глазом не моргнет.

— А плевать, — небрежно махнул рукой Берч, отрываясь от кружки и облизывая выпачканные пеной губы. — Пусть думают, что хотят. Рабы.

Из дома спустилась хозяйка, переодевшаяся из серого и замызганного платья в праздничное — с цветастой верхней юбкой и верхом, по которому от шеи и вниз, до пояса, шла широкая полоса красно-синей вышивки, среди которой затесалась даже желтая золотая нить. Она несла большое деревянное блюдо, на которой высокой горкой лежали светло-коричневые тушки копченой камбалы.

— Да ты красавица! — усмехнулся Кузнецов. — Зря тебя муж одну оставляет, ой зря!

— Не одна я, с детьми, — зарделась от похвалы Вийя. — Вот, господа, рыбку кушайте. Совсем свежая. Даже горячая еще.

— Мальчишка старший у тебя?

— Да, господин. Первенец, — сервка, польщенная вниманием дворянина, задержалась возле стола. — А Лайма третья моя. А еще четверым Бог вырасти не дал, забрал маленькими. Вот и еще один сейчас подрастает. Третий год пошел, крепенький уже.

— Сын?

— Сын, — кивнула Вийя. — Христофором назвали.

— Крещеный?

— Конечно, господин, — кивнула женщина. — Священник при крещении так и нарек.

— А остальные?

Вопрос застал женщину врасплох. Она с тоской оглянулась на дом, теперь явно сожалея, что втянулась в разговор. Теперь уйти, не ответив, было невозможно. За такую грубость дворянин мог и разозлиться. Порубает всех, и глазом не моргнет.

— Католики мы все, — осторожно сообщила женщина. — В церковь ходим…

— Перекрестись, — предложил фогтий, зачерпывая себе еще пива.

Вийя выпрямилась, словно собираясь совершить великий подвиг, а потом неспешно прикоснулась сложенными в щепоть ко лбу, потом к животу, к правому плечу, а потом к левому. При этом у нее было такое лицо, словно она выпила прокисшего молока и теперь не знает, куда его выблевать.

— Понятно, — опустошив кружку наполовину, потянулся к камбале Кузнецов. — У вас все так крестятся?

— Чего привязался? — не выдержала Неля. — Язычники и язычники, тебе-то что?

— Рыбка, кстати, вкусная, — пропустил реплику мимо ушей Виктор. — Так как епископа вашего зовут, хозяйка? А исповедовалась давно?

— Витя, отстань от человека! — повысила голос Неля. — Ты сюда жрать пришел? Вот и ешь, не отвлекайся.

— Костел у вас в деревне есть, Вийя?

— Нет, и не было никогда, господин, — угрюмо сообщила женщина. — Монахи наши только по усадьбам дворянским и ходят. В доме рыбацкой отродясь никого не бывало. В селении нашем даже мимо ужо лет десять священники не проходили. Только господин наш, Ганс фон Белинсгаузен, поминает иногда, чтобы ихнему Богу завсегда молились и крестились в костеле. А кто морским людям или духам земли подношения носить станет, пороть обещал.

— Но ты ведь все равно носишь?

— Ношу, — гордо ответила Вийя, наговорившая уже слишком много, чтобы отпираться от очевидного факта.. — И духам земли молока наливаю, и морским людям хлеб и кровь ношу.

— Это я уже догадался, — кивнул фогтий. — Но про ваше язычество пусть у папы римского голова болит. Мне интересно, как вы ухитрились своего младшего окрестить? С чего это вдруг?

— Трое малых один за другим померли, господин, — сервка поднесла руки к подбородку, говоря над самыми кончиками пальцев. — Вот мы с мужем к хозяйскому Богу пойти и решились.

  38