Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
34 
Он похудел, и его секретарша Мидж, которую он называл сладкогласой Мидж, разумеется, не без сарказма, заметила:
— Вы похожи на железнодорожный путь, будто по вас уже поезд проехался. Кстати, сколько вы теперь весите?
Он не знал.
— По-моему, не больше ста семидесяти, а ведь в вас добрых шесть футов роста. Идиот! Ешьте немедленно!
И она завалила его картонками с китайской пищей. Потом поговорила с его кухаркой миссис Мэлсон, и теперь у него на столе появилось столько еды, что хватило бы на целый батальон.
Он поехал в Бостон навестить кузину и семью. Потом вернулся домой и с отчаяния нашел себе трех разных, но одинаково покладистых женщин и занимался с ними любовью последовательно из ночи в ночь, пока его чувства не притупились.
Но однажды утром он проснулся и задал себе вопрос: что, черт возьми, он такое и что за женщина рядом с ним?
Одна из этих женщин по имени Нэнси, увидев его выходящим нагишом из ванной, сказала:
— Ты красивый мужчина, Джонатан. Ты великолепный любовник, но ты себя уничтожаешь, а это зрелище не из приятных. Иди домой и, черт бы тебя побрал, соберись с силами и возьми себя в руки.
И как это ни удивительно, он так и поступил. Мидж просияла, когда однажды он пригласил ее на ленч в “Букери”.
— Это запоздалый подарок к Рождеству, босс?
— Нет, — ответил он и поднял свой стакан с вином. — Хочу предложить тост, Мидж. За Нэнси. У Мидж округлились глаза.
— Ну и ну. Кто эта Нэнси? Как ее фамилия? Джонатан только улыбнулся и покачал головой:
— Не знаю — хоть убейте. — Он сделал большой глоток, потом потер руки. — Вы принесли с собой блокнот, Мидж?
— Ради всего святого! Кажется, мы собрались пообедать.
— Ладно, давайте так и сделаем. Ешьте своих кальмаров, хотя от одного этого зрелища мне становится не по себе.
— Кстати, а вы знаете мою фамилию, босс?
Глава 7
Кристиан Хантер не сказал ни слова, он был слишком удивлен.
— Что вы сказали, миссис Хайтауэр? — выговорил он наконец, сжимая трубку с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
— Миссис Карлтон, доктор.
Хантер перевел взгляд на свои итальянские спортивные туфли. На носке одной из них выделялось жирное черное пятно.
— Доктор Хантер? Что мне делать? Отказать? Или попросить сообщить, чего она хочет?
— Нет, я сам поговорю. А кто мой следующий пациент и когда я должен его принять?
— Миссис Пенчини, в два часа.
— Хорошо. Соедините меня с миссис Карлтон Голос миссис Хайтауэр был такой же, как всегда — невыразительный и монотонный. Она, по-видимому, не связывала имя звонившей женщины с той самой миссис Карлтон, с Элизабет К. По правде говоря, она ни разу не проявила ни малейшего интереса к его внезапному появлению на процессе, связанном с делом об убийстве, если не считать того, что произнесла, передавая ему на подпись кипу писем:
— Полагаю, вы знаете, что делаете. И это все.
— Алло, говорит доктор Хантер.
Элизабет вцепилась в телефонную трубку мертвой хваткой, с ужасом соображая, что не знает, что сказать.
— Доктор Кристиан Хантер?
— Да, миссис Карлтон, — ответил он и почувствовал, что внутри у него становится тепло от звука ее голоса, такого тихого, испуганного и неуверенного.
— Я просто не могла ждать дольше, — сказала она. — Я схожу с ума, если хотите знать правду. Мне надо узнать…
Слишком рано, подумал он. Еще пара недель, и он будет готов. Он ответил, и голос его был мягким и успокаивающим, патентованный голос профессионального психоаналитика.
— Миссис Карлтон, завтра вечером я улетаю в Вену. Когда вернусь, мы встретимся. Но не на публике, согласитесь, это было бы неразумно.
— Понимаю, — ответила Элизабет. — А как насчет моего дома, доктор Хантер?
— Ладно, ну, скажем, через две недели, если считать от пятницы?
— Да, да, прекрасно. Понимаете, я должна знать…
— Понимаю, миссис Карлтон. Встретимся в семь часов вечера. До свидания.
Итак, через две недели, думала Элизабет, все еще не спуская глаз с телефонной трубки, из которой слышались гудки. По крайней мере неведению наступит конец. Она узнает. Он ей скажет, и она узнает — святой он или грешник, Бог или дьявол. Очень медленно положила трубку на рычаг, потом нахмурилась. А что, если бы он никогда не попытался встретиться с ней? Может быть, она приводит в действие силы, которые лучше было бы оставить в покое? Не тревожить. Но ведь прошло семь месяцев. Семь месяцев полного молчания. Она знала, что заставило ее так поступить. Случайная встреча с окружным прокурором Нью-Йорка Моретти. До сих пор слова “глумление” и “глумиться” были для нее всего лишь существительным и глаголом в книге, в словаре. Но глумливая усмешка Моретти означала нечто большее. Элизабет оказалась одна-одинешенька перед витриной “Блумингдейла”.
34 
