Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
148 
— Прощайте, господа, — сказал Коменж, — спите спокойно.
— Мы постараемся.
Коменж поклонился и вышел. Д’Артаньян проводил его глазами с тем же смирением во всей своей фигуре и с тем же выражением покорности на лице. Но не успела дверь затвориться за командиром стражи, как он бросился к Портосу и стиснул его в своих объятиях с такой радостью, что в ней нельзя было сомневаться.
— О! О! — сказал Портос. — Что с вами? Что случилось? Вы, вероятно, сошли с ума, мой бедный друг!
— Случилось то, что мы спасены!
— Я этого никак не вижу, — сказал Портос. — Напротив, я вижу, что нас всех схватили, за исключением Арамиса, и что надежда на освобождение ослабела с тех пор, как еще один из нас попал в мышеловку Мазарини.
— Вовсе нет, мой друг, эта мышеловка была достаточно прочна для двоих, но для троих она уже слабовата.
— Ничего не понимаю, — сказал Портос.
— Да и не нужно. Сядем за стол и подкрепим наши силы: они понадобятся нам сегодня ночью, — сказал д’Артаньян.
— Что же мы будем делать? — спросил Портос, любопытство которого начало пробуждаться.
— Мы, по всей вероятности, отправимся путешествовать.
— Но…
— Садитесь за стол, дорогой друг, мысли ко мне приходят во время еды. После ужина, когда я приведу свои мысли в порядок, вы их узнаете.
Как ни хотелось Портосу выведать планы д’Артаньяна, он, зная хорошо своего друга, без дальнейших возражений сел за стол и стал есть с аппетитом, делавшим честь доверию, которое он питал к изобретательности д’Артаньяна.
XLIII. Сила и ум
Ужин прошел в молчании, но не печально, потому что время от времени по лицу д’Артаньяна пробегала лукавая улыбка, которая всегда свидетельствовала о его хорошем настроении. От Портоса не ускользала ни одна из этих улыбок, и каждый раз, заметив ее, он различными восклицаниями давал понять своему другу, что хотя он и не знает, какая мысль пришла в голову д’Артаньяну, тем не менее он очень интересуется ею.
За десертом д’Артаньян уселся в кресло и, закинув ногу на ногу, развалился с видом человека, очень довольного самим собой.
Портос оперся локтями на стол, положил подбородок в ладони и устремил на д’Артаньяна доверчивый взгляд, который придавал этому колоссу такой привлекательно-добродушный вид.
— Ну? — спросил д’Артаньян через минуту.
— Ну? — повторил за ним Портос.
— Вы говорили, дорогой друг…
— Я?.. Я ничего не говорил!
— Неправда, вы сказали мне, что желаете уйти отсюда.
— А! Ну, в этом желании у меня нет недостатка.
— И прибавили, что для этого достаточно высадить дверь или проломить стену.
— Правда. Это я говорил и продолжаю утверждать.
— А я вам ответил, Портос, что этот способ не годится, так как не успеем мы сделать ста шагов, как нас снова схватят и убьют, если мы не будем иметь платья, чтобы переодеться для бегства, и оружия, чтобы защищаться.
— Вы правы. Платье и оружие нам необходимы.
— Так вот, Портос, у нас есть теперь и то и другое, и даже кое-что получше.
— Где же? — спросил Портос, озираясь по сторонам.
— Не ищите напрасно. Все явится в нужную минуту. В котором часу приблизительно солдаты расхаживали перед нашими окнами?
— Если не ошибаюсь, через час после наступления сумерек.
— Если они выйдут сегодня, как вчера, мы будем иметь удовольствие увидеть их меньше чем через четверть часа.
— Да, безусловно, не позднее.
— Ваши руки по-прежнему сильны, не правда ли, Портос?
Портос расстегнул рукава своей рубашки и с удовольствием посмотрел на свои мускулистые руки, — каждая с ляжку обыкновенного среднего человека.
— Ну конечно, — сказал он.
— Так что вы без труда сделаете кольцо из этих щипцов и штопор из этой лопаточки?
— Конечно, — сказал Портос.
— Посмотрим, — сказал д’Артаньян, передавая Портосу названные предметы.
Гигант без труда совершил над ними требуемую операцию.
— Вот! — сказал он.
— Великолепно! — сказал д’Артаньян. — Действительно, вы богато одарены природой.
— Я слышал, — сказал Портос, — что некий Милон Кротонский[*] проделывал удивительные вещи: он стягивал себе голову веревкой и движением головных мускулов разрывал ее, ударом кулака сваливал с ног быка и уносил его на своих плечах, останавливал лошадь на бегу за задние ноги и тому подобное. Узнав об этом, я проделывал в Пьерфоне все то же, что и Милон, за исключением одного: не мог разорвать головой веревку.
148 
