Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
104 
По всей вероятности, памяти Валерии Сергеевны Тюльпановой-Срезневской посвящено и горестное четверостишие, затерявшееся в ахматовских бумагах 60-х годов:
- Ты любила меня и жалела,
- Ты меня как никто поняла.
- Так зачем же твой голос и тело
- Смерть до срока у нас отняла?
Именно Срезневской, а не Цветаевой, как полагают некоторые биографы Ахматовой.
Марина Ивановна в юности и впрямь любила стихи Ахматовой, но в зрелости понимала их плохо. «Поэма без героя», например, показалась ей бессмысленно старомодной.
Эмма Герштейн вспоминает:
«Как было заранее условлено, я зашла за Анной Андреевной к Харджиеву, чтобы идти с ней в театр. У Николая Ивановича я застала не только Ахматову, но и Цветаеву… Анна Андреевна, такая домашняя, подтянутая, со своей петербургской осанкой, а на некотором расстоянии от нее – нервная, хмурая, стриженная под курсистку Марина Цветаева. Закинув ногу на ногу, опустив голову и смотря в пол, она что-то говорила, и чувствовалось в этой манере постоянно действующая сила, ничем непрерываемое упорство. Вскоре все поднялись и, дойдя до перекрестка, разошлись…»
Много лет спустя, уже в шестидесятых, Эмма Григорьевна все-таки спросила у Харджиева, помнит ли он, о чем был разговор в то давнее свидание:
«Анна Андреевна говорила мало, больше молчала, Цветаева перескакивала с предмета на предмет». – «Они, кажется, не понравились друг другу?» – «Нет, этого нельзя сказать, – задумался Николай Иванович, – это было такое касание, взаимное касание кончиком ножа души. Уюта в этом не было».
Уют у Анны Андреевны, так уж случилось, бывал только с Валечкой Тюльпановой-Срезневской…
…Легкая метель. Спокойный, очень тихий вечер… я все время была одна, телефон безмолвствовал. Стихи идут все время, я, как всегда, их гоню, пока не услышу настоящую строку. Весь декабрь, несмотря на постоянную боль в сердце и частые приступы, был стихотворным, но «Мелхола» еще не поддается, т. е. мерещится что-то второстепенное. Но я ее все-таки одолею.
1961
МЕЛХОЛА
Но Давида полюбила… дочь Саула, Мелхола.
Саул думал: отдам ее за него, и она будет ему сетью.
Первая Книга Царств
- И отрок играет безумцу царю,
- И ночь беспощадную рушит,
- И громко победную кличет зарю,
- И призраки ужаса душит.
- И царь благосклонно ему говорит:
- «Огонь в тебе, юноша, дивный горит,
- И я за такое лекарство
- Отдам тебе дочку и царство».
- А царская дочка глядит на певца,
- Ей песен не нужно, не нужно венца,
- В душе ее скорбь и обида,
- Но хочет Мелхола – Давида.
- Бледнее, чем мертвая; рот ее сжат;
- В зеленых глазах исступленье;
- Сияют одежды, и стройно звенят
- Запястья при каждом движенье.
- Как тайна, как сон, как праматерь
- Лилит…
- Не волей своею она говорит:
- «Наверно, с отравой мне дали питье,
- И мой помрачается дух.
- Бесстыдство мое! Униженье мое!
- Бродяга! Разбойник! Пастух!
- Зачем же никто из придворных вельмож,
- Увы, на него непохож?
- А солнца лучи… а звезды в ночи…
- А эта холодная дрожь…»
Анна Ахматова
- Непогребенных всех —
- я хоронила их.
- Я всех оплакала,
- а кто меня оплачет?
1964 ГОД
Канун Николы Зимнего (18 дек<абря>) Сейчас бы ко Всенощной в какой-нибудь Московский Никольский собор. Завтра – Престол!
С Ангелом всех моих Николаев!
Николай Гумилев. Рисунок Н. Войтинской. 1909 г. Опубликован в журнале «Аполлон», 2, 1909 г.
* * *
- Как жизнь забывчива, как памятлива смерть.
* * *
<Николаю Гумилеву>
- Всем обещаньям вопреки
- И перстень сняв с моей руки,
- Забыл меня на дне…
- Ничем не мог ты мне помочь.
- Зачем же снова в эту ночь
- Свой дух прислал ко мне?
- Он строен был, и юн, и рыж,
- Он женщиною был,
- Шептал про Рим, манил в Париж,
- Как плакальщица выл…
- Он больше без меня не мог:
- Пускай позор, пускай острог…
- Я без него могла —
- Смотреть, как пьет из лужи дрозд
- И как гостей через погост
- Зовут колокола.
104 
