очень нудно 
47 
— У вас часы остановились, — поднял на него взгляд.
— Вы же сидите к ним спиной?
— Слышно. Секундная стрелка все время щелкала, а теперь — тишина. Должно, батарейка сдохла.
Решетников терпеливо дождался конца бумаготворчества. На это ушло минут восемь — это он определил по наитию и проверил по наручным часам, купленным взамен отцовой «Победы», — «Ролексу». Кокорин молча придвинул протокол допроса свидетеля, но ручку Решетников у него не взял — достал свою.
В протоколе, перечитанном дважды, с его слов все было записано правильно: наличие пачки сторублевок, сумма аванса, время прихода клиентки, ухода, суть заказа и… действия самого Решетникова после получения заказа: уехал домой. В том, первом, пятничном малаховском протоколе упор делался на проникновение его на дачу клиентки: дотошно, след в след, поминутно, от самого выезда из Москвы до обнаружения трупа — за что брался, каким инструментом пользовался, как входил, сколько находился и прочее, прочее. Теперь картина его действий пополнилась новыми деталями. Можно было не сомневаться — через день-другой Кокорин получит свидетельства всех, с кем детектив беседовал по поводу Богдановича двадцать третьего, а вслед за ним потащат Саню Каменева.
— Что ж, Викентий Яковлевич, — собрал бумаги Кокорин, — спасибо на добром слове.
— За что?
— За чай.
— И вам спасибо.
— А мне за что?
— За то, что по подозрению не посадили. В цугундер. Может, все-таки возьмете подписочку? А то убегу. — Решетников явно ощетинился.
— Возобновлю я вашу лицензию, — пообещал, пожимая детективу руку, — дайте срок.
— Возобновите, — не удержался тот. — Или мне дайте срок.
Цель визита Кокорина была, по всему, достигнута, и он, прервав разговор, молча вышел, оставив Решетникова размышлять, что же это была за цель и какая главнее, если их было несколько.
Решетников пересчитал деньги в кошельке, запер офис и отправился во Владыкино, где неподалеку от церкви Рождества Пресвятой Богородицы жил в интернате его Ванечка.
Он специально проехал по Парковой и посмотрел на окна Богдановичей, хотя знал, что никого в квартире нет; все пили водку на поминках его недавней клиентки — с этой целью Леонтий непременно арендовал какое-нибудь кафе. Потом свернул на Сиреневый бульвар и покатил медленно, очень медленно, в правом ряду: заболело внезапно сердце, во второй уже раз после ранения, и заныло плечо. Хотел остановиться и поесть — в прошлый раз сердце сразу отпустило, когда поел, будто это был желудок, а не сердце. Потом решил, что они с Ванечкой заедут в гастроном и купят чего-нибудь, а дома приготовят и поедят, вкусно и много. И еще надо бы Ванечке купить книжку, где-то на развале он видел полезную и красивую, большую, как тротуарная плита, и такую же тяжелую, мандаринового цвета. Правда, и денег она должна стоить чертову уйму, а деньги уже нужно считать… известно почему.
Мысленно произнеся проклятое слово «деньги», он тут же переключился на них и стал думать, но не о своих, которых, сколько о них ни думай, не прибавлялось, а о чужих:
«Деньги… деньги… А были ли вообще эти деньги? Ну что «лепаж» был, это точно. Не соврала. И о деньгах, значит, не врала — какой ей резон?.. Интересно бы знать, есть ли там они сейчас? Наверняка нет. Надо было Кокорину вскрыть квартиру немедленно!.. Впрочем, кто его знает, может быть, он так и сделал «в порядке неотложных следственных действий» или заручившись санкцией прокурора, куда ему спешить — Киру не воскресишь, Богданович тогда еще не прилетел. Осматривал он их квартиру или нет?.. А если да, то каковы результаты? Об этом Кокорин не обмолвился ни словом. Какого черта эти голубки поперлись на дачу?.. Вместе на дачу… Вместе… Помирились, значит?.. Он строгал или пилил, она лужайку вымеряла. Копали?.. Копали или нет? Я не видел ям под деревья… Стоп! Стоп!.. А если бы привезли саженцы, она бы сажала сама? Сколько эти саженцы могут лежать? Корни ведь засохнуть могли до возвращения Богдановича из командировки? И он еще чего-то строгал. А снабженец говорил, что он сам себе продукты не возил, ему стол накрывать приезжали. Дал бы ключи столяру, он бы поехал и за сотню баксов пристройку соорудил, не то что…
Выяснить, что именно делал Богданович на даче».
Боль в сердце утихла, но стало трудно держать на руле руку, он свернул вправо и остановился.
«Ну… ну… утихни же, утихни!.. Еще инфаркта мне не хватало… А что, если они таки помирились и решили эти деньги спрятать? Предположим, он сознался ей, что они получены с помощью пистолета. Грязные денежки, грязные, явно… Уже хотя бы потому, что он с них налога не платил… И что? И они вместе поехали на дачу, чтобы спрятать там деньги. И спрятали их, конечно же, в тайнике с этим «лепажем», так?.. Ну, ну… Давай, утихай, боль проклятая, утихай… Вот та-ак… Можно ехать дальше…»
47 
