Поняв, что она уже улеглась, он подошел к кровати и раздвинул портьеру. Марго глядела на него широко раскрытыми глазами.
— Что происходит во дворце?
— Не знаю, но в покоях матери я почувствовала что-то неладное. Все много шептались, видимо, скрывали от меня какой-то секрет. Когда я пожелала сестре Клотильде доброй ночи, она обняла меня и расплакалась. Просила не уходить.
— Куда?
— В спальню… к тебе.
— Странно.
— Что делают здесь эти люди?
— Обсуждают то, что случилось с адмиралом.
— Хотела б я знать, что происходит, — сказала Марго. — Утром настою, чтобы Клотильда сказала.
— Постарайся заснуть. Я тоже постараюсь… когда избавлюсь от этих визитеров.
Марго с беспокойством ждала: гугеноты продолжали разговаривать, и теперь, когда желание спать прошло, Генриху не хотелось идти к жене. Он пообещал, что, когда король проснется, пойдет с депутацией к нему и они будут не просить правосудия, а требовать.
Близился рассвет. Генрих сказал:
— Ложиться уже поздно. Скоро утро. Давайте, пока король не встал, поиграем в теннис.
Когда они выходили из спальни, на их пути встал небольшой отряд королевских гвардейцев.
— Что это значит? — воскликнул Генрих.
— Ваше высочество, по приказу короля вы арестованы… вместе с вашими дворянами.
— Почему?
— Нам приказано отвести вас в королевские покои.
Они направились туда, когда вдруг ночная тишина нарушилась звоном. Казалось, звонили все парижские колокола.
Наступал день святого Варфоломея, начиналось избиение гугенотов.
СОПЕРНИКИ
Заря осветила окровавленные улицы Парижа, а бойня еще только началась.
Толпы мужчин носились по улицам, одержимые жаждой убивать, с клинков их капала кровь; крики преследуемых и жестокий смех преследователей мешались с воплями о пощаде; на мостовых, на крышах, в домах лежали тела мертвых и умирающих.
Запах крови ощущался повсюду, в истории Франции такие побоища раньше вряд ли случались.
Звонили набатные колокола; люди вопили; они падали на колени, моля о пощаде, но пощады не было. Было только безумное желание католиков покончить со всеми гугенотами в Париже.
«Это конец?» — задавал себе вопрос Генрих. Он поглядел на Конде и понял, что кузен думает о том же. Теперь стало ясно, зачем их вызвали в Париж. Свадьба служила приманкой — собрать в Париж как можно больше гугенотов и перебить их.
А они хотели требовать суда над теми, кто пытался убить Колиньи!
— Вчера мы были женихами, кузен, — сказал Генрих, — чтобы сегодня стать трупами.
Конде не ответил. Он молился, стоя на коленях.
Король явился с матерью в комнату, где были заперты Генрих и Конде. Глаза Карла IX налились кровью, одежда была в беспорядке.
— Вот они! — воскликнул он. — Вот гугенотские свиньи!
Генрих решил, что смерть близка. Когда он выходил из спальни с членами депутации, начальник стражи распорядился: «Отведите короля Наваррского и принца Конде в приготовленную для них комнату, а этих каналий во двор, и разделайтесь там с ними».
Генрих запротестовал, но ему сказали: «Вы и принц Конде — королевские пленники. Смотрите, как бы и вас не постигла участь остальных».
Зловещее предупреждение. Как скоро и они разделят судьбу всех гугенотов в Париже?
Казалось, немедленно.
— Вот вы! Оба! — выкрикнул Карл IX.
Он походил на сумасшедшего, на губах его пузырилась пена, щека подергивалась от нервного тика, глаза, кроткие и прекрасные, пылали бешеной яростью.
— Знаете, что происходит на улицах? — пронзительно прокричал он.
— Боюсь, что бойня, — ответил Генрих.
— Вот именно, брат. Твои сторонники получают то, чего заслуживают все еретики.
— Ваше величество, подумайте, что это означает.
— Подумать! Я много дней не думал ни о чем другом, пока мы составляли план. Они гибнут на улицах… сотнями. Достойная участь для всех еретиков.
— Ваше величество, Колиньи, которым вы так восхищаетесь…
— Колиньи! — завопил Карл IX. — Колиньи убит. Я видел его голову. Ее доставили нам с поздравлениями от де Гиза. С телом адмирала люди забавляются на улицах. Великий вождь гугенотов! — Король слегка всхлипнул, и лицо его по-детски сморщилось. — Говорю вам, Колиньи мертв.
— Значит, адмирала убили!
— Еретики! Гугеноты! — завопил Карл. — Они все мертвы. Телиньи мертв… Ларошфуко мертв. Я не хотел его смерти. Я любил Фуко. Он был мне другом.