38 
Поэтому он вел беспечную жизнь — создавал впечатление, что все его помыслы устремлены к погоне за юбками. Недостатка в них не было. Его непринужденность, истинно галльское обаяние, живой ум, веселая покладистость были неотразимы, несмотря на отсутствие такта, неуклюжую внешность, нелюбовь к мытью и духам. Он даже нравился своей неотесанностью привередливым придворным дамам.
Всем, кроме одной. Марго ясно давала понять, что не увлечена им. Его это устраивало. Пусть себе имеет любовников. Собственно, она б имела их и без его разрешения. Они оба могли позаботиться о себе.
Брак их не был таким уж тягостным. Каждый, понимая это, был признателен другому за терпимость. Они стали добрыми друзьями. Марго помогла Генриху сблизиться со своим любимым братом Франциском д'Алансоном. Сказала, что хочет дружбы между ними, и они подружились.
Все трое нередко обсуждали те или иные дела. Алансон по секрету сказал Генриху, что интересуется гугенотской верой; он злился, что от него скрыли замысел готовившегося побоища, и питал жгучую зависть к Анжу. Генрих находил дружбу с ним полезной.
Шли месяцы, и если казалось, что Генрих забыл о своих обязанностях в родном королевстве, то именно такое впечатление он и стремился создать.
Екатерина Медичи, хоть и была проницательнее большинства окружающих, разделяла общее мнение о Генрихе. Беспокоила ее только крепнущая дружба между младшим сыном и зятем. Тут могла крыться какая-то интрига; королева-мать считала, что хоть Наваррский и лишен честолюбия, к интригам он склонен, Алансон же прирожденный смутьян и, поскольку ненавидит ее любимого Анжу, которому, возможно, предстоит вскоре стать королем Франции, несомненно, что-то замышляет. К тому же отношения Анжу и Марго в последнее время ухудшились, а она тоже интриганка. Мысль о том, что эти трое сближаются и, возможно, строят какие-то планы, не давала Екатерине покоя.
Поэтому ей очень хотелось разбить дружбу Алансона с Генрихом.
Слабость Наваррского — женщины, и Екатерина считала, что может добиться своего.
Немногие из женщин, чья молодость позади — и даже молодые, но не блещущие внешностью, — стали б окружать себя красавицами. Екатерина на это пошла. Фрейлины ее славились красотой; более того, они не были бы приняты в свиту королевы, если б не владели искусством соблазна, поскольку их главной обязанностью было становиться любовницами мужчин, указанных королевой-матерью.
Хотя все прекрасно знали, почему Екатерина подбирает красивых фрейлин в свой «летучий эскадрон», жертвы их позволяли кружить себе головы, и если это продолжалось довольно долго, соблазнительность приманки становилась неодолимой.
Екатерина стала искать в своем «летучем эскадроне» — все фрейлины были прекрасными наездницами и повсюду сопровождали ее — женщину, способную справиться с данной задачей.
Выбор ее пал на Шарлотту де Сов. Молодая и красивая, она к тому же блистала умом и остроумием. В любовных делах отличалась ненасытностью; барон, ее муж, явно не мог удовлетворить такую женщину. Он был статс-секретарем, хорошим политиком, но, поскольку проявлял больше интереса к залу заседаний, чем к спальне, вряд ли стал подходящим мужем для Шарлотты. Вышла она за него семнадцатилетней, а теперь, в двадцать три, была опытной светской женщиной, завела любовников для своего удовольствия; и должна была завести еще двух по долгу службы.
Екатерина послала за Шарлоттой и, когда та пришла, обняла ее. Потом, отстранив на расстояние вытянутых рук, пристально вгляделась в миловидное, чувственное лицо фрейлины.
— Иногда мне кажется, — сказала королева-мать, — что ты если и не самая красивая женщина при дворе, то самая соблазнительная.
Шарлотта, потупясь, ответила:
— Эта честь принадлежит королеве Наваррской, мадам.
— О королевах всегда говорят, что они красивее простых женщин. На корону всегда сыплются комплименты. Даже меня несколько раз называли красавицей, когда я была королевой Франции.
Екатерина расхохоталась. Шарлотта хотела присоединиться к ней, но вовремя спохватилась.
— Ты выглядишь свежей, как никогда, дорогая, — продолжала королева-мать. — Это замечательно. Нужно, чтобы ты очаровала двух моих друзей.
— Двух, мадам?
— Оставь свой испуганный вид. Двумя больше — что из того? Ты не спрашиваешь их имен. Я имею в виду двух очень благородных молодых людей, дорогая Шарлотта. Короля и принца. Что скажешь?
38 
