– Эпизодом? – тихо переспросил он. – Так вот что для тебя жизнь, Крессида, да? Серия эпизодов, которые нужно пережить? Отбрасывать их, когда они перестают отвечать твоим требованиям? Потому ты и сбежала? В поисках новых пастбищ? Других и лучших… «эпизодов»? – Теперь его голос звучал жестко, грубо.
Ее злость и негодование поглотила безысходная печаль. Она очень старалась забыть тот период своей жизни, не желая вспоминать об ужасной боли, какую Стефано причинил ей, сказав, что она может уйти. А сейчас казалось, что он вновь вскрыл рану, залеченную с таким трудом.
Крессида нервно сглотнула.
– Мы оба знаем, почему я ушла. – Она заставляла себя говорить с достоинством. – И я не намерена обсуждать это сейчас. Скажи мне лишь одно: зачем ты сюда пришел? – Ей вдруг очень сильно захотелось выпить чего-нибудь крепкого, но она не решилась. Стефано, мужчина, который никогда не нуждался ни в каких допингах, воспринял бы это как еще одно проявление ее слабости, а она сегодня продемонстрировала ее перед ним уже в достаточной мере. – Зачем ты вернулся? – спросила Крессида еще раз.
Он загадочно улыбнулся.
– Есть несколько причин.
Похоже на игру в покер.
– Какие, например?
– Возможно, я изменил свое отношение к искусству…
– Не морочь мне голову! – с жаром прервала она его. – С чего бы ты изменил своим жизненным принципам?
– Или, может быть, – продолжал он невозмутимо, – я смотрю на пьесу как на хорошее вложение денег.
Из груди ее вырвался вздох облегчения. Ну вот! Все очень просто. Прибыль. Ей следовало бы догадаться. Он обладал огромным состоянием, и все же ему было этого мало. Жизнь для него являлась лишь рядом сделок, которые надо заключить, очередной собственностью, которую надо приобрести, чтобы потом упрятать под замок. Она сама оказалась такой собственностью! И слава Богу, что ей удалось вовремя вырваться. Крессида посмотрела на него с презрением.
– Ты финансируешь пьесу, не скрывая, что она тебе не нравится! – сказала она обвинительным тоном.
– Эта вещь не в моем вкусе. – Он пожал плечами. – Может быть, зрители не так разборчивы.
Ну вот, теперь ей приходится защищать Дэвида. Знал бы Стефано, насколько невинны их отношения!
– Зрители воспримут пьесу с восторгом, потому что она написана от всего сердца. Дэвид считает, что прямота и честность куда важнее выгоды, – сказала она холодно. – Хотя я сомневаюсь, что эти слова есть в твоем лексиконе.
Он презрительно фыркнул.
– На честность и прямоту хлеба не купишь.
Крессиду неожиданно охватила усталость.
Этот разговор ни к чему не приведет. Когда Стефано в таком настроении, спорить с ним бесполезно. Кроме того, в любую минуту мог появиться Дэвид, а уж чего ей совсем не хотелось, так это его встречи со Стефано.
– Я прошу тебя, уходи.
В ответ на ее просьбу он, наоборот, уселся в одно из кресел.
– Не садись тут! – резко бросила она. – Я не знаю, почему ты здесь, Стефано. Но я знаю одно: я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, и я могла бы жить своей собственной жизнью. Я хочу, чтобы ты убрался. Понятно?
Он проигнорировал очередной всплеск ее эмоций.
– А труппа? Они знают об отношениях своей ведущей актрисы с их новым спонсором? «Ангелом», так, кажется, у вас это называется.
От страха у Крессиды во рту пересохло.
– Конечно, нет. Никто не знает…
– Никто не знает, что мы женаты. – В его голосе зазвучала злость. – Зато мне это слишком хорошо известно. Крессида хочет снова быть одна и… пожалуйста! – Он щелкнул пальцами. – Ее желание будет исполнено. В этом обществе клятвы супружеской верности можно с легкостью отбросить в сторону, как вещь, не имеющую значения.
– Это неправда! – вспылила она. – Существуют причины для моего развода с тобой, совершенно законные. Более того, я не хочу, чтобы кто-нибудь, слышишь, кто-нибудь знал о моих отношениях с тобой в прошлом.
Темные глаза заблестели.
– Да? И почему же?
Она перестала сдерживаться.
– О, не прикидывайся таким наивным, Стефано! Мое положение стало бы невыносимым! Если бы кто-нибудь из них узнал, что я была твоей женой, на меня стали бы смотреть с подозрением. Ко мне перестали бы относиться как к равной, ведь так?
Он скривил рот.
– И при этом ты ничего не имеешь против того, что все знают о твоих свиданиях с драматургом?
– Это совсем другое дело! – взорвалась она. – Ты финансируешь постановку, даешь деньги. А деньги – это власть, тебе это известно лучше, чем кому-нибудь другому.