Последние отзывы

  20  

Затем я спускаюсь в офис шерифа, где Эндрю временно отведена каморка площадью в шесть квадратных футов.

— Мне необходимо увидеться с Делией, — говорит он.

— В данный момент это невозможно.

— Ты не понимаешь…

— Знаете, Эндрю, как отец четырехлетней девочки… не понимаю, тут вы правы.

Мы оба одновременно вспоминаем вчерашний разговор и его чистосердечное признание. Эндрю хватает ума сменить тему.

— Когда мы едем в Аризону?

— Это не нам решать. Может, завтра, может, через месяц.

— А что будет происходить, пока мы ждем?

— Штат Нью-Гэмпшир обеспечит вам роскошные апартаменты. Вы будете периодически встречаться со мной, и мы вместе попытаемся придумать, как нам вести себя в Фениксе. Я пока что понятия не имею, какими доказательствами располагает обвинение. Пока я не разберусь во всем, вы просто признаете себя невиновным, а проблемы будем решать по мере их поступления.

— А если я хочу признать свою вину?

За годы своей карьеры я сталкивался всего лишь с одним подсудимым, который не хотел воспользоваться шансом хотя бы высказать свою точку зрения на случившееся. Ему было семьдесят лет, тридцать из которых он провел в тюрьме штата. Он ограбил банк через пятнадцать минут после освобождения и присел на бордюр в ожидании полиции. Ему хотелось одного: вернуться в среду, законы которой он понимал, — а потому реплика Эндрю показалась мне еще более странной. Чем бы ни руководствовался человек, однажды решившийся на преступление ради того, чтобы жить со своей дочерью, он все-таки должен хотеть продолжения этой жизни в ее обществе.

— Эндрю, как только вы признаете себя виновным, все кончено. Вы всегда можете поменять «невиновен» на «виновен», но не наоборот. Прошло уже двадцать восемь лет, половина улик могла растеряться, а половина свидетелей — умереть. У вас неплохой шанс на оправдательный приговор.

— Эрик, — Эндрю заглядывает мне в глаза, — ты же мой адвокат, верно?

Я совершенно не готов выступать его адвокатом; мне не хватает опыта, и мозгов, и уверенности в себе. Но я вспоминаю мольбы Делии. Вспоминаю ее незыблемую веру в то, что человек, некогда потерпевший фиаско во всех своих начинаниях, еще может стать героем.

— Значит, ты должен меня слушаться, верно?

Я не отвечаю на его вопрос.

— Эрик, я отдавал отчет в своих действиях тогда, двадцать восемь лет назад. И я прекрасно понимаю, что делаю сейчас. — Он тяжело вздыхает. — Я признаю свою вину.

— А вы не думали, как это скажется на Делии?

Эндрю долго смотрит на какой-то предмет у меня за спиной, прежде чем ответить.

— Только об этом я и думаю, — наконец говорит он.

Однажды, когда нам было по семнадцать лет, Делия мне изменила. Мы должны были встретиться у изгиба реки Коннектикут, мы часто там купались: заборчик из рогозы и тростника надежно прятал вас от посторонних взглядов, вздумай вы побаловаться со своей девушкой. Я приехал туда на велосипеде, опоздав на полчаса, и услышал, как Делия беседует с Фрицем.

Буйные заросли мешали мне их рассмотреть, но их спор — о карамельном батончике «О'Генри» — я слышал отчетливо.

— Его назвали в честь Хэнка Аарона, — настаивала она. — Когда он в очередной раз делал хоумран, все им восхищались: «О Генри!..»

— Нет. Это в честь писателя, — возражал Фиц.

— Никто бы не стал называть конфету в честь писателя! Только в честь бейсболистов. «О'Генри», «Малышка Руфь»…

— А это назвали в честь дочки Гровера Кливленда.^[8]

Я услышал визгливый смешок.

— Фиц, ты… ты не смей! — Всплеск воды: он сбросил ее в реку и упал сам. Прорвавшись сквозь тростник, я собрался уже было присоединиться к ним, когда у самого берега заметил, что Фиц и Делия целуются.

Не знаю, кто это начал, но точно знаю, что Делия положила этому конец. Оттолкнув Фица, она побежала за полотенцем и застыла, дрожа, в трех футах от моего укрытия.

— Делия, погоди! — крикнул Фиц, выбираясь на берег.

Я не хотел слышать ее слова, я боялся, что она скажет самое страшное. А потому молча удалился и поехал домой с рекордной скоростью. Остаток вечера я провел у себя в комнате — лежал в полумраке и представлял, что ничего не видел.

Делия так и не призналась в этом поцелуе, а я никогда о нем не вспоминал. Ни при ней, ни при ком-либо другом. Но в свидетеле важно то, что он видел, а не то, что сказал. И тот факт, что ты держишь случившееся в тайне, не отменяет самого случившегося, как бы ты ни старался в это поверить.

  20