48 
– Нельзя, – согласилась Блейз. – Я пыталась. Думала, что он честен со мной, но увы. В любом случае ложь в конце концов всплывает наружу. Я вынесла из этой истории важный урок и с тех пор ни с кем не встречаюсь. Кстати, у меня даже не возникает желания, – задумчиво сказала она и тут же поправилась. – Нет, не совсем верно. Возникает. Иногда скучаю по нему, однако стараюсь не вспоминать о той боли, какую он мне причинил, и той о цене, которую мне пришлось заплатить. Не хочу повторения прежних ошибок.
– Понимаю, – сказал Саймон. – И вам совсем не скучно одной?
– Бывает, но он тут ни при чем. Я всегда любила свою работу, и это помогает. Порой даже слишком. Если я оказываюсь перед выбором, то выбираю работу. Наверно, я виновата перед Салимой, что уделяю ей мало внимания, но она очень добрая и не сердится на меня. Принимает такой, как есть. Когда я была замужем за ее отцом, свою карьеру я любила больше, чем его, и он это знал. Успех кружит голову. Но я ни о чем не жалею, и мы с ним остаемся друзьями. Сожалею лишь об одном – что связалась с тем женатым дерьмом, с тем типом, который вечно лгал мне. Мне вообще не следовало сходиться с ним. Наверно, единственный, кого я по-настоящему любила, – мой первый муж. Я вышла за него, когда мне было чуть больше, чем сегодня Салиме, и овдовела, когда мне было всего двадцать три. Он был телеоператором на Си-эн-эн и погиб от пули снайпера. После этого я сосредоточилась на карьере. Она не приносит таких мучений, как любовь. Люди умирают, люди обманывают, люди разочаровывают. А работа – это просто работа.
– Это довольно одинокая жизнь, – сказал Саймон. – Мои родители до сих пор влюблены друг в друга, а ведь они поженились тридцать пять лет назад. Они ужасно подходят друг другу, хотя моя маман с легким приветом и говорит все, что ей вздумается. В детстве я ужасно ее стеснялся. Порой она позволяет себе просто жуткие выходки, но отцу это нравится. Представляете, каково мне было? Я вечно краснел за нее.
Блейз улыбнулась: интересно было бы взглянуть на эту колоритную парочку.
– Мои родители были самые заурядные, – призналась она. – Отец – мясник, мать – учительница. Зато оба были трудолюбивые и, что еще важнее, порядочные люди. Отец вечно повторял, что главное в жизни – дело, которое любишь. Я поняла его мысль. Правда, они почти не говорили о том, как важно любить людей. Я была их единственным ребенком. Оба погибли в автокатастрофе, когда я училась в колледже. После них осталась страховка, которая помогла мне закончить учебу, а потом мне пришлось самой прокладывать дорогу в жизни. Я выросла в Сиэтле. Начинала на местном телевидении с прогнозов погоды. Потом перебралась в Сан-Франциско, а позднее – в Нью-Йорк. И вот теперь я здесь, вкалываю с утра и до ночи, лишь бы не получить пинок под зад. Об этом не принято говорить в самом начале. Если бы это печатали, то лишь мелким шрифтом в самом конце контракта.
– Слушая вас, я ощущаю себя лентяем, – честно признался Саймон. – Я до сих пор плыл по течению, выбирал легкие пути. Моя работа меня не напрягает. Иное дело вы! Когда вам было столько, сколько сейчас мне, вы уже были звездой, дважды побывали замужем и родили ребенка. Неплохо, – с восхищением в голосе добавил он.
Она проделала долгий путь от скромной дочери мясника из Сиэтла до звезды. В отличие от нее, у Саймона был легкий старт. Его отец был видной фигурой в академическом мире, у матери водились деньги. Родители, слава богу, живы и счастливы в браке. Наверно, в этом и заключается разница: в жизни Саймону все давалось слишком легко. За спиной у него всегда стояла семья, его надежный тыл. Блейз приходилось рассчитывать только на себя.
– Еще не поздно, – напомнила она ему с печальной улыбкой. – Вы еще мальчишка.
– Тридцать два – это уже не мальчишка, – серьезно возразил Саймон. Впрочем, в ее глазах он действительно выглядел мальчишкой. Она была на пятнадцать лет старше его, и эти пятнадцать лет были полны событий и жизненного опыта. – Вот поэтому я и порвал с той замужней женщиной. Не хочу провести ближайшие пятнадцать лет, ожидая, пока они там разбираются между собой, а моя жизнь тем временем летит ко всем чертям. Пора, в конце концов, подумать и о себе.
– Значит, вы останетесь в Колдуэлле? – спросила его Блейз. Новый воспитатель Салимы ее по-настоящему заинтересовал.
– Не знаю. Может, да, может, нет. Пока я здесь, в Нью-Йорке, я разошлю резюме в другие школы, те, что покрупнее, предпочтительно в больших городах, где наверняка более интересная и насыщенная жизнь. Если же снова вернусь в Колдуэлл, не хотелось бы опять угодить в капкан. А вернуться придется, как только закончится карантин, и доработать оговоренный в контракте срок. Что я буду делать потом, пока не знаю.
48 
