104 
— Народ, похоже, доволен, — говорит он.
Я киваю.
— Кто же не любит бесплатное пиво?
— Бесплатное для всех, но только не для меня, — отвечает Фрэнсис, потом пристально смотрит на меня. — Все в порядке? — спрашивает он и под все подразумевает Брит. Когда я пожимаю плечами, он поджимает губы. — Знаешь, когда мама Брит ушла, я не понимал, почему остался, и подумывал освободить помещение, если ты понимаешь, о чем я. Мне приходилось заботиться о полугодовалой дочери, но я по-прежнему не находил в себе желания продолжать жить. И вот однажды меня осенило: мы теряем близких людей для того, чтобы больше ценить тех, которые еще есть. Это единственно возможное объяснение. Если это не так, то Бог — жалкий сукин сын.
Он хлопает меня по плечу и уходит в огороженный дворик. Дети помладше, которых уже притащили туда родители, замолкают, очарованные его магнетизмом. Он садится на пенек и начинает свою версию воскресной школы.
— Вы любите тайны?
Кто-то кивает, раздается общий гул согласия.
— Хорошо. Кто мне скажет, кто такой Израиль?
— Какая-то неинтересная загадка, — бормочет кто-то и тут же получает локтем от сидящего рядом мальчика.
Другой мальчик кричит:
— Это страна, полная евреев!
— Поднимайте руки, — говорит Фрэнсис. — И я не спрашивал, что такое Израиль. Я спросил, кто такой.
Паренек, у которого на верхней губе только-только начинает пробиваться пушок, машет рукой и, когда Фрэнсис указывает на него, отвечает:
— Это Иаков. Он стал так называться после того, как боролся с ангелом в Пенуэле.
— И у нас есть победитель, — говорит Фрэнсис. — Потом Израиль родил двенадцать сыновей, от них и пошли двенадцать колен Израилевых…
Я иду обратно в кухню, где разговаривают несколько женщин. Одна из них держит на руках беспокойного ребенка.
— Она почти не спит по ночам, и я с ней так замучилась, что вчера, представляете, вышла из дома и пошла на работу в пижаме.
— Говорю же, — вставляет какая-то девушка, — виски — лучшее средство. Нужно втирать в десны.
— Тут главное не пристраститься к нему слишком рано, — говорит женщина постарше, и все смеются.
Они замечают меня, и разговор мгновенно обрывается, точно в пропасть ухнул.
— Терк… — говорит женщина постарше. Я не знаю ее имени, но узнаю лицо; она бывала здесь раньше. — Мы не видели, как ты вошел.
Я не отвечаю. Мои глаза прикованы к ребенку. Румяная девочка размахивает кулачками и плачет так сильно, что чуть не задыхается.
Мои руки сами по себе тянутся к ней.
— Можно?
Женщины переглядываются, и мать девочки кладет ее мне на руки. Меня поражает, до чего она легкая. Она заходится криком, размахивает ручками и ножками.
— Шшш… — говорю я. — Тихо, тихо…
Я глажу девочку по спинке, кладу ее головку себе на плечо, и она сворачивается в форме запятой. Ее крик постепенно переходит в отрывистые звуки, похожие на икоту.
— Вы только посмотрите, прямо прирожденный утешитель детей, — говорит ее мама, улыбаясь.
Так могло быть.
Так должно было быть.
Вдруг я понимаю, что женщины смотрят не на ребенка. Их взгляды направлены на что-то позади меня. Я поворачиваюсь. Девочка уже спит у меня на руках, на губах у нее высыхают пузырьки слюны.
— Господи… — говорит Брит, и это звучит как обвинение. Она разворачивается и выбегает из кухни. Я слышу, как захлопывается дверь спальни.
— Простите, — говорю я и как можно бережнее возвращаю ребенка матери.
Потом я бегу за Брит.
Она лежит на нашей кровати, отвернувшись от меня.
— Я их ненавижу! Я ненавижу их за то, что они приперлись в мой дом!
— Брит, это просто вежливость…
— Это я ненавижу больше всего, — стальным, острым, как клинок, голосом говорит она. — Я ненавижу, как они смотрят на меня.
— Это не то, что…
— Я просто хотела выпить воды из-под собственного крана. Я что, прошу слишком многого?
— Я принесу тебе воды…
— Не в этом дело, Терк.
— А в чем? — шепчу я.
Брит переводит глаза на потолок. Они наполнены слезами.
— В том… — говорит она и начинает плакать так же сильно, как плакал тот ребенок. Но даже после того, как я обнимаю ее, крепко прижимаю к себе и глажу по спине, она не затихает.
Успокаивать Брит для меня так же непривычно, как баюкать младенца. Это не та женщина, на которой я женился.
Неужели ее несгибаемый дух я похоронил вместе с телом своего сына?
104 
