Последние отзывы

  42  

– Я люблю ее, и думаю, что она тоже любит меня, хотя и не хочет это признавать.

– Ты попытаешься задушить меня, если я скажу, что нас легко вводят в заблуждение в таких вещах? Если бы она любила тебя, то вышла бы замуж.

– Она думает, что имеет значение разница в возрасте. И что еще более важно, она думает, что бесплодна.

– О. У нее нет детей. Уважаю ее честность. Твой род закончится на тебе.

– Так пусть закончится! Какая к дьяволу, разница, что произойдет в мире? Но я никогда не буду убеждать ее выйти за меня замуж, пока она верит, что это правда. – Он рухнул на стул. – Дело в том, Хоук, что я не уверен, что это правда. Я не хочу вызывать ложные надежды, но хочу, чтобы на этот раз ты использовал свой талант любознательности на пользу.

Хоук остался стоять.

– Ты чертовски груб для кого-то желающего воспользоваться им.

Внезапный холод потряс Вана, приведя его в чувство.

– Боже, так и есть. – Он посмотрел на своего друга. – Ты когда-нибудь любил?

– Не думаю.

– Любовь может уничтожить здравый смысл, так же как и манеры. Именно поэтому мне нужна холодная голова, чтобы изучить интимные дела Мориса Селестина и его бастардов. – Он попробовал улыбнуться. – Как в старые добрые времена?

Хоук выдернул его со стула и приобнял.

– За прошлое, настоящее и будущее, ты идиот. Но предупреждаю, – добавил он, твердо глядя, – я расскажу тебе все, что найду – хорошее или плохое.

Ван встретил его взгляд.

– Разве ты не видишь, какая она замечательная?

– Я вижу красивую женщину с сильным характером. Она утверждает, что спасла твою жизнь, и это, вероятно, правда. Но это означает, что ты оказался уязвим для ее зрелости и силы характера. Ван, когда она впервые приехала в Лондон и флиртовала в Олмаке, мы играли, делая вид, что твой егерь – Шериф Ноттингема, и что бык отца Кона это Минотавр.

Ван расхохотался.

– О, Зевс, бедный бык! Но ты так же безнравственен, как и она, Хоук. Это не имеет значения. Поверь мне – это не имеет значения. Просто узнай правду о бастардах Селестина.

– А если она действительно бесплодна?

Ван улыбнулся.

– Тогда я, так или иначе, попытаюсь завоевать ее.

Мария нашла, что испытывает недостаток в храбрости, чтобы выйти. У нее не было желания присоединяться к компании сплетников или праздным удовольствиям, и храбрости, чтобы лицом к лицу столкнуться с вопросами об отсутствующем кольце и пропавшем женихе. Ей нужен еще один день, но не сейчас, не пока он с ней в одном доме.

Каждый день Ван рано завтракал, а потом покидал дом, возвращаясь как раз к ужину. Она присоединялась к нему за трапезой, потому что это будет слишком мелочно – оставить его и Харриетт есть одних. И, так или иначе, она жаждала этих последних небольших объедков с банкета – его вида, звука его голоса, выражения его лица всякий раз, когда их глаза встречались, боли в каждой мышце, каждой косточке при воспоминании об их любовных ласках.

Когда она и Харриетт оставляли обеденный стол, он не задерживался, но, и не присоединялся к ним за чаем в гостиной. Он удалялся в свою комнату на всю ночь, но всегда глядя на нее таким взглядом, который говорил так же ясно как слова: «Если ты присоединишься ко мне снова, то тебе будут рады». Каждую ночь у нее было свое Ватерлоо, сражение с самой собой, чтобы не принять его приглашение.

Она считала дни, оставшиеся до окончания пытки, и считала ночи, как начало вечности без него.

А потом наступила последняя ночь, последняя добрая ночь, последний взгляд через обеденный стол. Он объявил, что завтра возвращается в Стейнингс и начинает там работать.

Мария поднялась, но задержалась, одна ее рука как будто приклеилась к спинке стула. Окончательный разрыв. Она не могла вынести этого. Но должна.

Из вежливости он тоже стоял, отделенный от нее широким столом и со вкусом расположенными композициями весенних цветов. У нее было много времени для занятий флористикой.

– Я надеялся, что ты передумаешь, – спокойно сказал он. – Я испытывал желание заставить тебя. Возможно, я потерпел бы неудачу, но, так или иначе, мне удалось остановить себя. Но у меня есть слова, которые я мог бы сказать, вещи, которые я мог бы показать тебе, вещи, которые могли бы иметь значение.

Мария огляделась и поняла, что Харриетт уже ушла. Ее сердце запротестовало, забившись быстрее.

– Я не вижу как. – Слабо, но это все, чем она могла управлять. Настал абсолютный конец, она не могла смотреть правде в глаза.

  42