Последние отзывы

  37  

– Слуги…

– Вероятно, не придут сюда без приказа. – Он развязал ленты ее шляпки и отбросил ее, потом чепец, потом добрался до шпилек.

Она резко вырвалась из его рук и отступила, схватившись за свои распущенные волосы.

– Нет!

Он просто стоял, как истинное искушение в своей жажде и красоте.

– Почему нет?

Она изо всех сил пыталась воткнуть освобожденные шпильки обратно, восстановить порядок.

– Мы приехали сюда не для этого.

– Мы и не за чаем приехали. Но чай у нас был.

– Вот что это для тебя? Как чай? – Бессмысленно, но она бросила эти слова как оружие.

– Я не очень люблю чай. – Теперь он пришел в чувство. – Это одна из игр, которые тебе нравятся, или ты действительно не хочешь?

Она почувствовала себя пристыженной, запутавшейся и неуверенной, и захотела успокоить его единственным способом, который, казалось, работал…

– Выходи за меня замуж, Мария.

Шокированная его словами, она отступила еще на шаг, качая головой.

– Нет, Ван. Нет. Это никогда не было частью соглашения.

Он замер.

– Так. Для тебя это просто развлечение.

– Нет!

– Тогда что? Почему нет? Я ошибаюсь в ощущении, что между нами есть что-то особенное?

Она опустила руки и почувствовала, как тяжелый пучок волос рассыпался по спине.

– Не ошибаешься, но все равно это неправильно. Я на восемь лет старше тебя.

– Хорошо, – сказал он, – тогда ты не будешь возражать, если я женюсь на Натали?

Она уставилась на него. В конечном счете, ей удалось выдавить:

– Если она захочет…

– Она на девять лет моложе меня.

Она могла бы дать ему пощечину.

– Это не то же самое! – Потом она собралась с духом, чтобы сказать слова, которые всегда причиняли ей боль. – Что еще более важно, я бесплодна.

Она увидела, что это поразило его, потрясло.

– Ты действительно уверена?

– Конечно, я уверена. – Она поймала упавшие волосы, свернула их и закрепила на месте. – Я никогда не выказывала никаких признаков беременности. – Она выпустила смертельную стрелу. – И это не из-за Мориса. Натали – его дочь.

Внезапная бледность сделала его синие глаза еще более искрящимися. Он резко наклонился, чтобы поднять шпильки, которые выпали из ее волос, и когда поднялся, был абсолютно спокоен. – Что, если меня это не заботит?

– Должно заботить. Это твой долг.

– Мария, я люблю тебя.

Она покачала головой.

– Нет. Ты не можешь.

Он подошел ближе, держа в протянутой, такой красивой и искалеченной руке, шпильки.

– Я думал так же. Что не могу любить. Думал, что мертв, за исключением того, что в груди продолжало неудобно биться сердце. А потом, в тот день, ты ворвалась в мою комнату и привела меня в чувство.

Она взяла шпильки, пытаясь не показать, как одно лишь прикосновение пальцев к его теплой ладони заставляет ее дрожать.

– Я не сожалею об этом, но буду, если ты будешь упорствовать.

Его щеки раскраснелись, но он не отводил взгляд.

– Ты отрицаешь этот огонь между нами? Ты можешь сказать, что это ничего не значит, что это только мои чувства?

Он вложил клинок в ее руку, и все, что она должна была сделать – это использовать его, предать свою любовь, согласиться, что произошедшее ничего не значило…

Она попробовала, но кощунственная ложь застряла у нее в горле. Ее губы шевельнулись, но не раздалось ни звука, и только небеса знают, что он прочитал в ее лице.

Она резко отвернулась к зеркалу, вонзая шпильки в волосы, набираясь храбрости, чтобы оторвать его от себя, освободить.

И услышала, как закрылась дверь, а, обернувшись, поняла, что он ушел.

Ван спускался вниз в том состоянии дурноты и головокружения, которое всегда охватывало его после сражения, когда он понимал, что снова каким-то чудом остался жив и невредим. Но это сражение только началось.

Она не сказала, что только в нем горит огонь.

Было это преднамеренным безумием – полагать, что она ухватилась за ложь, а не мучительную правду? Все, что он знал, это то, что вот оно, самое решающее сражение демона Вандеймена, и он будет бороться, бороться до конца.

Он стоял в тихом, немного заплесневелом зале, вновь перебирая мечты, возникшие здесь у него этим днем.

Он начал с мечты о недавно покрашенном зале, лепном карнизе, восстановленном вон в том углу, паркетном полу, ароматном и блестящем от воска. Потом мысленно поместил цветы в вазу на столе и сухие духи ^[29] в китайский фарфоровый сосуд. Потом смех, доносящийся сверху, и дети, сбегающие вниз и дальше, в сад, чтобы, как триумвират, исследовать, быть Робином Гудом в лесах и пиратами на реке…

  37