69 
Естественно, никто даже не смотрит в мою сторону.
Никто со мной не заговаривает.
Я и Марва не смог найти, он меня сам потом нашел – на крыльце.
– Ты молодчина! Как чувствуешь себя?
Я смотрю на него и отвечаю:
– Лучше всех.
За спиной шумят и горланят пьяные гости, а в спальне за окном кто-то занимается тем, чем обычно занимаются в спальнях.
А мы все сидим на крылечке. Марв рассказывает, что случилось после того, как я ушел с поля. Спрашивает, куда подевался. А я говорю, что мне плохо стало и ноги не держали, – пришлось выйти из игры. Потом мы долго говорим о моем героическом столкновении с бегемотным Мими.
– Ну это было прям ваще! – доверительно сообщает Марв.
– Да ладно тебе, ничего особенного, – говорю я, пытаясь проглотить острое чувство вины, упрямо застревающее в горле.
На самом деле мне жалко Мими – кем бы он ни был. Или ни была. Короче, все равно жалко.
Побеседовав таким образом минут десять, я соображаю, что Марву, наверное, хочется пойти к остальным.
Пальцы нащупывают в кармане новую карту.
Пиковый туз.
Я всматриваюсь в темнеющую пустоту вечерней улицы – там может таиться все, что угодно. Будущее восхитительно неизвестно, и я счастлив.
– Что? Что ты скалишься, малыш?
Ага, «малыш», вспоминаю я жуткую официантку, и мы оба смеемся.
– Нет, правда, – упирается Марв. – Над чем смеялся, Эд?
– Пора. Мне пора идти, Марв, – поднимаюсь я и спускаюсь вниз по ступенькам. – Извини. Но мне надо идти. Чтобы не остаться при пиковом интересе. Пока, дружище.
Я чувствую себя неловко. Последние несколько дней Марв от меня только и слышит: «Извини, у меня дела, пока, до скорого». Впрочем, сегодня мой друг не в обиде. Мне кажется, до Марва наконец дошло: то, что важно для него, не обязательно важно и для меня.
– Пока, Эд, – говорит он, и по голосу моего друга я понимаю: он тоже счастлив.
Ночь темна, но прекрасна, и я иду домой. Под мигающим фонарем мне приходит в голову остановиться и снова посмотреть на пиковый туз. Я уже несколько раз вынимал и рассматривал его – у себя дома и на пороге дома Мерва, где была вечеринка. Выбор масти меня немного смутил, я-то ожидал, что выпадут черви. В конце концов, черви прекрасно укладывались в порядок черного и красного. Кроме того, мне казалось, что раз пики – самая мрачная и тревожная масть, их приберегут напоследок.
На карте написаны три имени.
Грэм Грин
Моррис Уэст
Сильвия Плат
Имена мне знакомы, правда непонятно откуда. Это явно не мои друзья, хотя я слышал об этих людях. Совершенно точно. Придя домой, я раскрываю телефонный справочник и нахожу пару Гринов и несколько Уэстов. Однако инициалы не совпадают. Но ведь по этим адресам могут проживать люди и с другими именами? Что ж, видимо, завтра мне придется походить от дома к дому…
Мы со Швейцаром сидим в гостиной. Я подрумянил картошку в духовке, и мы ее поедаем. Футбольный матч не прошел даром – все тело болит, жалуясь на новую порцию синяков и ссадин. Ближе к полуночи я не смог даже встать с дивана. Швейцар лежит у меня в ногах, а я сижу и жду, когда же придет сон.
Голова моя бессильно запрокидывается.
Пиковый туз выскальзывает из руки и проваливается в щелку дивана.
Я засыпаю.
Ночь длинная, и все время я пытаюсь вырваться из странного мира, в котором явь неотличима от сновидения. Ближе к утру мне снится стадион, я пытаюсь догнать в толпе женщину и торгуюсь с мальчишкой за карту.
Потом вижу, как снова хожу в школу, – но почему-то я один, больше там никого нет. В классе на партах лежит желтая пыль. А я сижу среди разложенных книг и смотрю на исписанную какими-то словами доску. Почерк быстрый, текучий – и я не понимаю, что начеркано на доске.
Входит женщина.
Учительница. Длинные худые ноги, черная юбка, белая блузка, фиолетовая кофта. Ей под пятьдесят, но она все равно выглядит сексуально. Учительница вообще не смотрит в мою сторону, словно меня и нет в классе. Звенит звонок – громко, словно висит прямо за дверью. Вот тогда учительница впервые обращает на меня внимание.
– Ну что ж, пора начинать, Эд.
Я готов.
– Да, мэм?
– Прочитай, пожалуйста, слова, написанные на доске.
– Не могу, мэм.
– Да что с тобой такое? Ну-ка живо читай!
Я стараюсь изо всех сил, но все равно ничего не понимаю.
Она строго качает головой. Я не вижу, – глаза все еще приклеены к доске. Но я чувствую ее разочарование. Я таращусь на неясные слова, и мне неприятно, что я так подвел бедную женщину.
69 
