Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
114 
Я смотрю на свои вытянутые ноги. Ночь тоже тянется – дальше и дальше. Рассвет не радует, а пугает меня.
Меня необоримо клонит в сон. И тут хлопает дверь машины и слышится урчание двигателя, – Саймон вышел и собирается уезжать. Вот он выруливает со стоянки и неловко, осторожно заворачивает за угол. Проходит минута, другая, и я понимаю: пора. Все сделано правильно, надо действовать.
Под мышкой у меня магнитофон. В небе – рассвет.
В ушах отдаются собственные шаги. Ноги ведут меня к двери, за которой живет Одри.
Я стучусь.
Никто не открывает.
Я сжимаю кулак – постучать снова. Едва занеся руку, обнаруживаю, что в двери приоткрылась щелочка. Оттуда доносится усталый голос Одри:
– Ты что-то забыл?..
– Это я, – говорю.
И она осекается.
– Эд?
– Да.
– Что ты…
Рубашка давит на плечи, словно сделана из бетона. Джинсы – деревянные, под ними носки из наждачной бумаги, а на ногах – пудовые ботинки.
– Я тут, – шепчу, – к тебе пришел.
На Одри розовая ночная рубашка. Очень женственная. И по-девичьи нежная одновременно.
Она открывает дверь полностью и стоит на пороге – босая. И трет кулачком глаз, пытаясь изгнать оттуда настырную дремоту. Этот жест напоминает мне о маленькой Анжелине.
Очень медленно я беру ее за руку и вывожу на улицу. Пудовая тяжесть куда-то испарилась. Я вижу лишь Одри; мне нет дела до остального мира. Я ставлю магнитофон на закиданную всяким древесным мусором траву и нажимаю на кнопку.
Сначала звучат радиопомехи. А потом – музыка. Песня – медленная, спокойная, нежно ранящая. Я не буду говорить какая. Неважно. Представьте себе самую прочувствованную, самую проникновенную, самую красивую песню – и вы поймете, что мы слушали. Я выдыхаю, и мой взгляд зацепляется за взгляд Одри.
Шаг – к ней. Я беру ее руки в свои.
– Эд, что…
– Ш-ш-ш…
Я кладу ладони ей на бедра – и она обнимает меня в ответ.
Одри закидывает руки мне на шею и кладет голову на плечо. Она пахнет мужчиной. Сексом, которым с ним занималась. Я лишь надеюсь, что у меня другой запах. Не секса. Любви.
Музыка затихает. А вокал становится громче.
И снова звучит музыка сердец, но как же она прекрасна. Мы кружимся в танце, я чувствую дыхание Одри у себя на шее.
– Ах… – нежно постанывает она.
И мы танцуем на садовой дорожке. В объятиях друг друга. В какой-то момент я отступаю на шаг и кружу ее. А она снова обнимает меня и целует, как клюет, в шею.
«Я люблю тебя», – хочется сказать мне. Но в этом нет нужды.
В небе горит огненный рассвет, а я танцую с Одри медленный танец. Песня заканчивается, но мы все равно не можем разойтись и стоим, держась за руки. Что ж, именно для этого я и включил песню. Она длилась, наверное, минуты три.
Объяснение в любви длиною в три долгих минуты.
И три минуты ей – на то, чтобы понять: она любит меня.
И Одри говорит мне это, правда, другими словами. Она подмигивает и шепчет:
– Однако, Эд Кеннеди, ты… хм…
Я улыбаюсь.
Она тычет пальцем:
– Ладно. Но только тебя одного. Хорошо?
– Хорошо, – соглашаюсь я.
И вбираю взглядом ее босые ступни, шцколотки, голени – и так дальше вверх, до самого лица. Фотографирую ее в голове. Усталые глаза и встрепанные волосы цвета соломы. Улыбка-царапка на пухлых губах. Маленькие уши и гладкий нос. И любовь, которую ей так и не удалось с себя скинуть.
Она разрешила себе любить меня – целых три минуты.
«Могут ли три минуты длиться вечно? – спрашиваю я, хотя знаю ответ. – Наверное, нет. Но возможно, они продлятся хотя бы некоторое время».
K ♥. Конец
Я поднимаю магнитофон с земли, и мы стоим друг напротив друга. Одри не приглашает меня в дом, а я не прошу ее об этом.
То, что должно быть сделано, – сделано. Поэтому я говорю:
– Ну ладно, пока. Увидимся, когда соберемся играть в карты. А может, и раньше.
– Мы увидимся очень скоро, – уверяет она.
С магнитофоном под мышкой я отправляюсь в обратный путь к своему дому.
Итак.
Двенадцать посланий доставлены.
Задания на четырех тузах – выполнены.
Похоже, это самый замечательный день в моей жизни.
«Я жив, – приходит мне в голову. – И я победил». Впервые за несколько месяцев меня затопляет чувство свободы. Более того, я ощущаю даже нечто похожее на самодовольство. Такое настроение не покидает меня вплоть до дома. Даже когда я вхожу, целую Швейцара в морду и варю на кухне кофе, оно еще держится.
114 
