– Пытаешься шокировать меня, Эшли? – Джек недоверчиво сузил глаза.
– Нет. Я говорю тебе чистую правду без прикрас, потому что, как мне показалось, ты на этом настаивал. Откуда мне знать, что тебя шокирует, а что – нет? В армии ты видел столько ужасных вещей, что хватило бы на десяток обычных жизней.
Джек немного натянуто рассмеялся тому, с какой ловкостью Эшли перевела стрелку разговора, в процессе неумышленно, но ощутимо задев его совесть.
– Неужели кто-то однажды рассказал тебе, что правда может быть орудием соблазна?
Он понимал, что скользит по очень тонкому льду, но запретил себе думать об опасности. Вместо этого притянул Эшли к себе и позволил ее пряному, сладковатому аромату изгнать из его головы неприятные мысли.
– Меня не учили ничему полезному.
– Но ты все же научилась. – Его пальцы впились в обнаженные нежные плечи, обжигающий взгляд черных глаз – в лицо. – Научилась незаметно, но потрясающе эффективно залезать мужчине под кожу, в самое сердце.
– Не говори мне таких вещей, Джек.
– Не любишь комплименты?
– Люблю, если они соответствуют действительности.
– Они соответствуют. Каждое слово. – Но недоверие в ее голосе заставило его нахмуриться и вспомнить, о чем Эшли ему только что рассказала. – У тебя было тяжелое детство.
Девушка поборолась с искушением сказать, что в конце концов обрела «нормальную» семью, как их изображают в рекламных роликах. С мамочкой, папочкой и даже, возможно, братиком или сестричкой. Она могла бы описать блестящую машину на аккуратной подъездной дорожке. Семейные завтраки, обеды и ужины за большим столом. Торты на дни рождения, елки на Рождество и забавного щенка, который жевал тапки, зная, что всех это только насмешит.
Но какой-то инстинкт подсказывал – она не оказалась бы в постели с Джеком, если бы у нее было такое детство. Что трудности и одиночество, оставившие столько шрамов на ее душе, протянули эту странную нить между ними. Эшли чувствовала, что его душа тоже покрыта шрамами, хотя и не знала от чего. Неужели одна только служба в армии сделала его таким?
– Бывало… нелегко, – осторожно признала Эшли.
– Насколько нелегко?
Она прикусила губу, когда воспоминания нахлынули душной черной волной.
– Даже не знаю, с чего начать. В смысле, надо ли ворошить прошлое и вспоминать опекунов, которых ни при каких обстоятельствах нельзя было подпускать к детям? Тех, кто брал к себе сирот только из-за пособий или пытался заткнуть ими пустоты в прогнивших браках? Тех, кто…
– Распускал руки? – Лицо Джека потемнело.
– Нет, меня никогда не били.
– Есть много способов обидеть ребенка, не нанося ему побоев.
Эшли вспомнила чулан и ощущение, что ее похоронили заживо. Стены, которые смыкались вокруг, пока она не начала задыхаться. Потрясенное, растерянное лицо врача. Ей снова стало трудно дышать.
– Откуда ты знаешь?
– У меня очень развито чутье на страдание и боль. – Он мягко, полушепотом выругался. – Тебя использовали, твоей уязвимостью злоупотребляли всю твою жизнь. И я только что сделал то же самое.
– Ты не использовал меня, Джек! – Она помотала головой. – Я сама хотела этого. Ты не применял силу, тебе даже долго уговаривать не пришлось.
– Но у тебя нет опыта. А у меня его достаточно, чтобы знать, когда следует остановиться. Я должен был контролировать ситуацию. Я должен был прекратить это, пока мог.
«Ну вот он и начал оправдываться», – подумала Эшли. Джек, вероятно, хотел, чтобы она сама отпустила его. Значит, так тому и быть. При всей неискушенности девушка понимала, что не дело приковывать к себе мужчину цепями вины или ответственности.
– Еще не поздно. Все может закончиться здесь и сейчас, если ты хочешь.
Джек посмотрел на нее долгим, задумчивым взглядом, потом рассмеялся.
– Черт бы тебя побрал, Эшли Джонс. – Он привлек девушку к себе. – Тебя и твое жертвенное понимание. Ты знаешь, что, предлагая мне свободу, вынуждаешь добровольно оставаться в плену?
– У меня не было такого намерения.
– Думаешь, я не заметил, насколько тебе чужды расчет и коварство? – Джек усмехнулся. – Я бы списал это на юность и недостаток опыта, но чувствую, что твоя бесхитростность идет от сердца. Это делает тебя особенной и такой желанной… Я хочу тебя, Эшли. Прямо сейчас.