100 
Уже после свадебной церемонии в Бум-Таун-холл я нашла пузырьки с таблетками, которые, словно солдаты, выстроились в комоде. Когда я спросила, зачем это, Томас ответил, что его одолела депрессия. После смерти отца – последнего близкого родственника – ему не хватало сил даже на то, чтобы встать с постели. Я кивнула, пытаясь быть сострадательной. Скажу прямо, известие, что он справляется с отчаянием с помощью лекарств, поразило меня намного меньше, чем то, что я настолько поспешно выскочила замуж, что даже не знала, что родители мужа умерли. Томас не рассказывал мне больше ни об одном случае подобного срыва, но, если говорить откровенно, я и не спрашивала. И не уверена, что хотела бы знать ответ.
Покачав головой, я попятилась из комнаты и закрыла дверь. Взяла на руки Дженну, которая сразу затихла, и отнесла в постель, которую делила с чужим человеком, оказавшимся отцом моего ребенка. Несмотря ни на что, я тут же забылась глубоким, спокойным сном, и крошечная ручка дочери лежала в моей руке, как упавшая звездочка.
Когда я проснулась, солнце походило на скальпель, а в ухе у меня жужжала муха. Я отмахнулась, пытаясь ее отогнать, и тут поняла, что это не муха. Это было жужжание строительного оборудования, канавокопателя с обратной лопатой, который мы используем для земельных работ в заповеднике.
– Томас! – позвала я, но он не ответил.
Я подхватила Дженну, которая уже проснулась и улыбалась, и пошла в кабинет. Томас в бессознательном состоянии сидел за столом, уткнувшись лицом в гроссбух. Я увидела, как дважды поднялась и опустилась его спина, и поняла, что он жив. Потом усадила Дженну в слинг, как это делали африканские женщины, которые трудились на кухне в лагере нашего заказника, вышла из дома, села на вездеход и направилась на север заповедника, туда, где вчера ночью оставила Мору.
Первым, что я увидела, была проволока под напряжением. Перед ней расхаживала Мора, трубила, злилась, трясла головой, рыла бивнями землю и насколько могла близко, чтобы не ударило током, подходила к проводу. Несмотря на все свою агрессию, она не сводила глаз с детеныша.
Туша слоненка была прикована цепью к большому деревянному поддону, стоявшему рядом с Невви, которая как раз говорила Гидеону, где копать могилу.
Я проехала на вездеходе через забор, мимо Моры и остановилась в полуметре от Невви.
– Что, черт побери, вы делаете?
Она посмотрела на меня, на ребенка у меня за спиной, одним взглядом давая понять, что думает обо мне как о матери.
– То, что всегда делаем, когда умирает слон. Ветеринар сегодня утром уже взял образцы для заключения.
В моих ушах зашумела кровь.
– Вы разлучили скорбящую мать и ее детеныша?
– Три дня прошло, – ответила Невви. – Для нее же лучше. Я была рядом со слонихами, которые видели, как страдают их детеныши, и горе ломало их. Так произошло с Уимпи, и, если ничего не сделать, история повторится. Такую участь ты уготовила Море?
– Я хочу одного: чтобы Мора сама приняла решение, когда настанет время отпустить боль! – закричала я. – Я думала, в этом и заключается философия заповедника. – Я повернулась к Гидеону, который перестал рыть могилу и неловко топтался в стороне. – Вы Томаса спросили?
– Да, – дернув подбородком, ответила Невви. – Он ответил, что я лучше знаю, что делать.
– Ты понятия не имеешь, как матери скорбят о своих детях, – заявила я. – Это не милосердно. Это жестоко.
– Сделанного не воротишь, – возразила Невви. – Чем скорее убрать тушу слоненка с глаз Моры, тем быстрее она забудет то, что произошло.
– Она никогда этого не забудет, – пообещала я. – И я тоже.
Чуть позже проснулся и Томас – подавленный, прежний Томас. Он задал Невви хорошую головомойку за то, что она сама стала принимать решения, искусно сняв с себя ответственность за то, что дал ей на это разрешение, находясь в невменяемом состоянии. Он рыдал, извинялся передо мной, перед Дженной за то, что его черт попутал. Обиженная Невви не появлялась до самого вечера. Мы с Гидеоном убрали с туши слоненка ремни и цепи, но с поддона снимать его не стали. Как только я отключила ток, Мора разорвала заграждение, будто соломинку сломала, и бросилась к сыну. Гладила слоненка хоботом, касалась задними ногами… Еще минут сорок пять она стояла рядом с ним, а потом медленно побрела в березовый лес.
Я подождала десять минут, прислушиваясь, не вернется ли Мора. Но слониха не возвращалась.
– Теперь можно, – сказала я.
100 
