98 
– Что произошло? – спросил Томас, и до конца жизни я буду считать, что он во всем обвинил меня.
Я покачала головой.
– Позвони ветеринару, – сказала я. – Он здесь не нужен.
Кровотечение у Моры прекратилось. Уже ничем не поможешь.
– Ветеринар захочет провести вскрытие детеныша…
– Только после того, как мать перестанет его оплакивать, – заявила я, и это слово передало молчаливое желание, которое я допустила в мыслях всего несколько дней назад: чтобы один из этих слонов умер и я смогла продолжать свое исследование. Я подсознательно хотела этой смерти. Может быть, Томас прав, что во всем винит меня.
– Я останусь здесь, – заявила я.
Томас шагнул вперед.
– Ты не должна…
– Я сама этого хочу, – отрезала я.
– А как же Дженна?
Я видела, как Гидеон отошел в сторону, когда мы заговорили громче.
– А что Дженна? – удивилась я.
– Ты ее мать.
– А ты ее отец!
Всего одну ночь за год жизни дочери я могу пропустить и не уложить ее в постель, чтобы понаблюдать, как Мора стоит над своим ребенком? Это моя работа. Будь я врачом, это было бы равносильно тому, что меня вызвали к тяжелобольному.
Но Томас не обратил внимания на мои слова.
– Я рассчитывал на этого слоненка, – пробормотал он. – Он должен был нас спасти.
Гидеон откашлялся.
– Томас, давай я отвезу тебя домой и попрошу Грейс принести Элис свитер.
Они уехали, а я стала записывать, сколько раз Мора провела хоботом по спине своего детеныша, и отмечать бесчисленное количество случаев, когда она швыряла околоплодный пузырь. Я описывала изменения в издаваемых ею звуках – начиная от воркующих, успокаивающих и заканчивая криком матери, которая зовет к себе детеныша, но ответа не получает.
Пришла Грейс со свитером и спальным мешком. Некоторое время мы молча сидели и смотрели на Мору, ощущая ее боль.
– Воздух здесь тяжелее, – прошептала Грейс.
Я знала, что смерть слона не влияет на показания барометра, но поняла, что она имела в виду. Тишина проникала сквозь стиснутые зубы, сквозь барабанные перепонки, грозя задушить нас.
Невви тоже пришла отдать дань уважения. Она ничего не сказала, только протянула мне бутылку воды и бутерброд и постояла в стороне – похоже, перебирая в памяти воспоминания, которыми ни с кем не хотела делиться.
В три часа ночи Мора в очередной раз обвила слоненка хоботом, но он все выскальзывал. Тогда она попыталась поднять его за шею – тщетно, за ноги – тот же результат. После нескольких неудачных попыток ей удалось спрятать детеныша под себя – она держала его, как охапку сена.
Слониха осторожно, неспешно двинулась на север. Вдалеке я услышала крик Гестер. Мора ответила негромко, приглушенно, как будто боялась разбудить слоненка.
Гидеон и Невви уехали на вездеходах, поэтому у меня не осталось другого выбора, кроме как идти пешком. Я не знала, куда Мора направляется, поэтому сделала то, чего делать не должна была: нырнула через отверстие в воротах, сделанное для автомобиля, и, прячась к тени, последовала за слонихой.
К счастью, Мора либо была слишком погружена в свое горе, либо же настолько сосредоточилась на ценном грузе, что не заметила, как я крадучись следовала за ней за деревьями. Нас разделяло метров двадцать. Мы миновали пруд, березовый лес, прошли через луг… Наконец Мора добралась до места, где любила нежиться в жаркие дни. Под тенью раскидистого дуба она опускалась на ковер из сосновых иголок и дремала.
Однако сегодня она положила под дуб детеныша и принялась укрывать его ветками, набрасывать ногами иголки и пучки мха, пока частично не спрятала тело. Потом Мора встала над слоненком – живой храм на ногах-столпах.
И я начала молиться.
Прошли сутки после того, как Мора родила детеныша, я продолжала бодрствовать вместе с ней. И самое плохое – она ничего не ела. Я знала, что слон может какое-то время продержаться без еды, но не без воды. Поэтому когда у дальнего безопасного конца забора меня встретил Гидеон, я попросила его об одолжении: нужно было, чтобы он принес один из неглубоких тазов, в каких мы в сараях отмачиваем слонам ноги, и литров восемь воды.
Услышав за спиной звук приближающегося вездехода, я посмотрела, как отреагирует Мора. Обычно африканские слоны выказывают любопытство, когда приходит время кормежки. Но Мора даже головы не повернула.
Гидеон остановился на тропинке.
– Слезай, – велела я.
То, что я намеревалась сделать, строго запрещено в заказнике, ведь я собиралась вмешаться в экосистему. А еще мой поступок был безрассуден, потому что я намеревалась покуситься на личное пространство скорбящей матери. Но мне было наплевать.
98 
