39 
— Точно все хорошо?
— Совершенно точно.
— Что ж, я прекрасно съездил. Гостеприимство эмира осталось непревзойденным, как и всегда.
— А его дочь?
Он на миг задумался, что именно стоит рассказывать.
— Она… в добром здравии.
Брат и сестра внезапно почувствовали себя незнакомыми людьми, которые поддерживают беседу, несмотря на нежелание открывать рот. Захир сожалел об этом, но знал, что скоро сможет загладить неловкость. А пока ему хотелось поскорее снять дорожную одежду и принять душ. Но у него был еще один вопрос:
— А Джина как поживает?
Фарида широко улыбнулась в ответ:
— Отлично. Мы много работали над каталогом в эти дни. Она сейчас наверху, в одной из галерей, обложилась книгами и заметками, изучает историю двух древних персидских урн, ты знаешь, какие я имею в виду?
Он кивнул.
— Она обожает работу. Проводить с ней время — сплошное удовольствие. С ее помощью я уже столько узнала о наследии нашей семьи! Кстати, я устраиваю сегодня особый ужин в честь твоего возвращения, чтобы мы могли собраться вместе и обменяться новостями.
— Как предусмотрительно с твоей стороны! А сейчас мне очень хочется стряхнуть с себя пыль странствий, принять душ и переодеться. Увидимся вечером за ужином. — Поцеловав сестру в щеку, Захир пошел дальше к своим комнатам.
Не услышав легких шагов по коврам, Джина в задумчивости жевала кончик карандаша, всматриваясь в изящные урны на постаменте. Она пыталась их датировать. Ее опыт и интуиция подсказывали, что она имеет дело с двумя великолепными экземплярами древнейшей в мире глазированной керамики, созданными, возможно, во времена правления династии Ахеменидов в Персидской империи. Присев перед ними, она восхищалась непревзойденным мастерством, особенно фигурами лучников.
— Я вижу, работа над каталогом целиком захватила тебя. Не слишком ли вы себя перегружаете, доктор Коллинз? — Бархатный мужской голос с оттенком мягкой усмешки заставил Джину замереть.
Она медленно обернулась и увидела внушительную фигуру Захира. Нарядная дорогая одежда, волосы блестят даже в сумеречном свете, а глаза светятся весельем. Кровь бросилась ей голову. «Вернулся. Наконец-то», — лихорадочно подумала она.
Вынув карандаш изо рта, она улыбнулась беспомощно и застенчиво.
— Я уже говорила об этом прежде: если это твое призвание, работа не в тягость. Как твоя поездка? — При последних словах Джина отвела глаза, потому что ей не хотелось узнать, закончилась ли поездка официальной помолвкой Захира.
— Если ты хочешь знать, доехал ли я спокойно и без происшествий, то хорошо. Что касается гостеприимства эмира — оно не разочаровало, как и всегда.
Неторопливо приближаясь, Захир наконец оказался рядом с ней. Джина заметила, что его кожаные ботинки ослепительно блестят. Не успела она поднять голову, чтобы окинуть его взглядом, как он неожиданно опустился на корточки, и их головы оказались на одном уровне. Его ботинки из телячьей кожи тихонько скрипнули, а облако ароматов агарового дерева и сандала одурманило ее.
Джине оставалось только сложить руки на коленях, чтобы избежать искушения дотронуться до него.
— Я рада, что ты вернулся цел и невредим, — тихо сказала она.
— Признаться, хорошо снова оказаться дома. У тебя уголок рта карандашом измазан, вот здесь. — Он осторожно стер пятнышко.
Джина затаила дыхание.
— Да, у меня есть такая привычка, — пробормотала она. — Грызть кончики карандашей, я хочу сказать.
Улыбаясь ей, Захир показал на урны:
— У отца они были самыми любимыми в коллекции.
— Правда? Твой отец обладал безупречным вкусом, если так, а еще хорошо знал историю, да?
— Да. Иначе и быть не могло — ведь он жил в окружении бесчисленных исторических сокровищ этого дворца.
— Расскажи, каким он был человеком, — попросила Джина.
Она вновь затаила дыхание: никогда еще Захир не делился с ней воспоминаниями о семье или своими переживаниями после смерти родителей. Она понимала, как велика роль отца в становлении сына как личности.
— В нашей семье он пользовался непререкаемым авторитетом, но никогда не проявлял жестокости или несправедливости. Он всех нас очень любил, и каждый день мы это чувствовали. И наш народ его бесконечно уважал. Поверь мне… — Он горестно поморщился. — Мне очень трудно за ним угнаться. Когда он умер вскоре после матери, я был сломлен. Порой мне кажется, что я слышу раскаты его смеха или как он властно раздает приказания дворцовой страже, а эхо разносит его голос. Да… но его уже нет.
39 
