30 
У меня было несколько версий — месяц назад, не вытерпев моего молчания, звонила Шура. А я была уверена, что все ее звонки отслеживались. Хотя, судя по высветившемуся у меня номеру, она звонила не со своего сотика. Но всё равно вероятность перехвата оставалась. Они просто могли раскинуть сеть в надежде на то, что я не уеду далеко от своего города, от своего дома.
Пронин же понимает, что без паспорта мне особо не разгуляться, и я наверняка осяду там, где мне все знакомо, и есть у кого попросить помощи. Да и Шура была единственным связующим звеном между мной и детьми. Должен же кто-то сообщить мне о возможных неприятностях? Так что золовку пасли не менее плотно, чем Георгия. Но с ним-то это было опасно, он не из тех, кто даёт себя в обиду, а вот с Шурой все было гораздо проще.
Не сгущая краски, высказала свои опасения Семену. Помолчав, он признал:
— Вероятность того, что кто-то о тебе всё же ляпнет, конечно, есть. Но небольшая. К тому же вот-вот пойдут дожди, и сюда никто не проедет.
Это меня не утешило.
— У него есть Скорпион.
— Кто-кто?
Семен искренно удивился, и я квело разъяснила, превозмогая озноб, вызванный воспоминаниями об этом чудище:
— Вертолет. Военный. И ему всё равно, распутица кругом или нормальная посадочная площадка.
Семен просвистел начальные ноты «Прощания славянки».
— Вот как. Неприятно. Ну да ладно. Но теперь тебе придется перебраться на центральную усадьбу. Там мы всем миром сможем тебя защитить.
— Защитить? Ты о чем? В каком качестве я там буду выступать? В роли твоей пассии? А ты не забыл, что женат и у тебя есть дети? Не надо позорить ни меня, ни себя. Так что это не выход. Ты семейный человек. Да и я тоже.
Он лег на спину, уложил меня на грудь и признался:
— Семья? Боюсь, я и не знаю, что это такое. У родителей была семья, пока батя не утонул, спасая какого-то городского дурака. А у меня семьи нет. Мы с Валентиной вот уже несколько лет в разных комнатах живем, я к ней и пальцем не прикасаюсь. Мне она откровенно противна. Она и бесится-то из-за этого. Но мне она ни в каком виде не нужна. Детей жалко, конечно, но родной-то отец им Гришка. А я что? Так, с боку припека.
В его голосе явственно звучала горечь, и я не могла понять, что это — тоска по несостоявшейся семье или боль за бездарно прожитые годы.
— В принципе, я могу всё бросить и уехать за тобой, куда хочешь. Только скажи.
Но перед моими глазами встал не по-детски тоскливый взгляд всё понимающего мальчугана, и я столь же тоскливо отказалась:
— Не могу. Пусть у тебя странная семья, признаю, но она есть. Моя бабушка мне всегда говорила: никогда не лезь в чужую семью, какой бы она тебе не казалась, а то будешь платить за это всю жизнь. И я верю, что так оно и будет.
Мы полежали еще немного, но я, почувствовав, как многозначительно напряглось мужское тело, принялась сковано прощаться:
— Ну ладно, раз пока опасности нет, я пошла. Счастливо.
Он меня не удерживал, только с тихой грустью рассмеялся мне вслед и пробормотал:
— Трусиха!
Но я это трусостью не считала. Уж скорее осмотрительностью.
Назавтра пошел дождь, и наша дорога тут же превратилась в непролазное месиво, хоть ненадолго освободив меня от изматывающего напряжения.
Я думала, что после такого дождя на своих двоих сюда никто пробраться не сможет, но обманулась.
В один из ясных умытых деньков у моего забора появилась неизвестная мне дамочка. У нее было такое агрессивное выражение лица, что я сразу поняла, кто это. В принципе, она могла бы даже называться хорошенькой, если бы не лезшая из нее из всех пор злость и мелкие остренькие зубки, которые она как-то по-лисьи скалила. На ней было слишком короткое отрезное платьишко в мелкий горошек, призванное, по ее мнению, подчеркнуть ее молодость и красоту, но на деле лишь подчеркивающее ее дурной вкус и раннее увядание.
Мне она не понравилась сразу. Такими иногда бывают жены или дочери начальников, считающие, что им всё дозволено. Я в своей жизни знавала парочку таких. Обе они были дочерьми больших начальников и женами больших начальников, и вели себя, как агрессивные глуповатые гусыни. Похоже, и эта из той же породы.
Окинув меня с головы до ног нарочито презрительным взглядом, дамочка принялась с вызовом на меня наступать. Не дрогнув и откровенно посмеиваясь, я встретила ее, не отдав ей ни пяди находившейся подо мной земли.
— Какая ты подлая тварь! — эти слова, сказанный соответствующим тоном, должны были стереть с лица земли любую негодяйку, посягнувшую на собственность этой решительной бабенки. — Я-то думаю, почему Семен перестал со мной спать, а он тут чужие поля возделывает!
30 
