Последние отзывы

  162  

— Неужели ты думаешь, что я обреку на гибель своих друзей из-за того только, чтобы удержать у себя в доме евнухов? — лоб Домициана блестел от выступившей на нем испарины.

— Твое упорство пугает меня. И в то же время разжигает мой аппетит, — продолжал Нерон веселым тоном. — А вот тебе и мое главное блюдо: если ты не назовешь мне имен… я отзову твоего отца из Иудеи.

У Домициана было такое ощущение, будто ему нанесли удар в солнечное сплетение. Тошнота и ужас волной накатили на него.

«Я не могу позволить ему сорвать все мои планы, когда я уже стою на полдороге к императорскому трону. Все равно он подозревает в Сенате всех и каждого, — искал оправдания Домициан, — поэтому, даже если я и назову имена, это мало что изменит… Мало что будет значить…»

И он медленно кивнул, как бы говоря «да».

— Во весь голос, мой мальчик, — ухмыльнулся Нерон, — чтобы все тебя слышали!

— Да! — прошептал Домициан громким напряженным шепотом. Звук его голоса был похож на рыдание.

Нерон называл имя за именем. Когда Домициан произнес свое последнее «да», у него было такое ощущение, будто его язык покрылся мерзкой липкой грязью.

«Теперь опять кровь хлынет по улицам города неудержимым потоком. Когда же это все кончится?» — подумал Марк Юлиан.

— А теперь давайте сравним все это с показаниями нашего дорогого хозяина, Марка Аррия Юлиана, — продолжал Нерон. — Он ведь тоже знает все о каждом, хотя совсем по другим причинам. Скажи мне, Марк Юлиан, Сенатор Сервиан замышляет что-нибудь против меня?

— Я избавлю тебя, мой господин, от излишней траты слов, — отозвался Марк Юлиан ясным твердым голосом. — Все сенаторы невиновны, тебе нет никакой необходимости снова перечислять их поименно.

— Все? Как странно! Я не могу тебе поверить. В Сенат входят два типа людей — ты это знаешь — волки и овцы. И невинных овец, кстати, уже давно съели. Поэтому отвечай о каждом поименно! Сервиан!

— Я рискую наскучить тебе повторением чужих слов, и все же: я не наушник! — спокойно сказал Марк.

— И ты действительно нагнал на меня скуку смертную! Или ты льстишь себе тем, что сумеешь во всем подражать мне? Точно так же, как я, — на что ты мне любезно указал — украл строчки у Вергилия, ты теперь присваиваешь слова нашего похотливого юного петушка, которому легче лицезреть жалкую гибель своих сограждан, чем лишиться своих низменных удовольствий. Как же мне склонить тебя к покорности?

Нерон задумчиво наморщил лоб.

— Для Домициана нет ничего в жизни важнее собственного сладострастия и преступного честолюбия, — продолжал он, — а ты… для тебя главное — учение, книги, наука, или, по крайней мере, такое создается впечатление до тех пор, пока, может быть, однажды не выяснится, что за всем этим ты скрывал что-то совсем другое, важное для тебя… Ну что же, посмотрим. Если ты не будешь отвечать, я… я подожгу этот дом, дом твоих предков, причем начну с библиотеки, со всех твоих редких книг. Вот так! Я предлагаю тебе равноценный обмен, не правда ли? Согласись, я прекрасно умею играть на человеческих чувствах!

Толстая рука схватила Марка за предплечье, и он вынужден был ближе придвинуться к Императору. Изо рта у Нерона пахло тухлым мясом.

— Да или нет, Юлиан! Да или нет!

Марк Юлиан на секунду прикрыл глаза, и перед его мысленным взором промелькнула вся его жизнь.

«В этой жизни ничего нет устойчивого, защищенного. Я это всегда знал. Так к чему тогда бояться, к чему испытывать ужас? Этот дом — храм, где обитают духи нашей семьи. Я бы предпочел, чтобы сожгли меня самого. Если бы мои книги были живым ребенком, я бы закрыл их своим телом…»

Марк бросил взгляд в ту сторону, где располагалась его библиотека, как будто его взгляд мог защитить ее! Взоры всех гостей были сейчас обращены к нему. Юнилла глядела на него с сомнением.

Но самым пристальным был взгляд Домициана, он буквально буравил Марка. «Говори, говори же, — казалось, кричали его глаза, — говори или будь проклят! Стань таким же, как я! Ты ведь не лучше меня, ты не более верный и порядочный человек, чем я!»

Марк Юлиан рассудил, что для него сейчас главным было спасти людей, находящихся у него в доме. «Имена ведь уже названы, — уговаривал он сам себя, — и находятся под подозрением. Заговор рухнул. Надо пойти на уступки капризам этого тирана. Он ждет от меня всего-навсего одно слово. Одно слово — и я спасу книги!»

  162