98 
— Ты, должно быть, Дэни?
Я оборачиваюсь.
Если бы я могла, я бы пробурила себе отсюда дырку до самого Китая. Я делаю полный оборот, чтобы снова оказаться к ней спиной, пока пытаюсь взять себя в руки. Я не хочу на нее смотреть. Я не хочу, чтобы она видела мое лицо. Я к этому не готова. Блин, я никогда не буду к этому готова. Одно дело знать, что она где-то есть, где-то с Мак. И совсем другое — встретиться с ней.
Блин, блин, блин.
Я надеваю маску, разворачиваюсь и начинаю игру в притворяшки.
— А вы Рейни Лейн, — говорю я. Волосы у нее светлые и красивые, как у ее дочерей, хотя она их удочерила. Та же манера держаться: шикарная такая южная женственность. В Дублине холодный и мрачный как зараза день, а она одета так, словно кому-то есть дело до цветовых гамм и аксессуаров. Ну, Джеку Лейну, наверное, есть. В отличие от большинства женатых ребят, которых я видела, — ну, я мало кого видела на самом деле, — эти до сих пор с ума друг по другу сходят. Я видела их в фотоальбоме Алины. И у Мак. Я видела фотографии, на которых эта женщина держит на руках дочек, когда они были маленькими. Я видела, как она светится, глядя на них уже взрослых.
Сейчас она светится так, глядя на меня.
Словно не знает, что я убила ее дочь. Наверное, она правда не в курсе. Наверное, Мак говорила с ней в последний раз еще до того, как узнала, что это я отвела Алину на ту улицу умирать.
На секунду у меня возникает глупое видение — как бы она смотрела на меня сейчас, если бы знала, и у меня дыхание застревает в горле, я просто стою там, как дура. Приходится держать желудок двумя руками, чтоб не стошнило. Она бы ненавидела меня, презирала, смотрела бы так, словно я самая отвратительная и жуткая тварь на земле. И попыталась бы, наверное, вцепиться мне в лицо.
А вместо этого... материнская любовь и прочие глупости светятся в ее глазах, словно я лучшая подруга ее дочери или типа того, а не убийца ее старшенькой. А я думала, что хуже всего будет встреча с Мак.
Меня сгребают в объятия раньше, чем я уклоняюсь, отчего становится ясно, насколько я сбита с толку. В хороший день я могу увернуться даже от дождевых капель! И я забываю обо всем на секунду, потому что у нее мягкие мамины руки, и волосы, и шея, в которую хочется просто уткнуться. Все тревоги пропадают, когда мама так обнимает. Она хорошо пахнет. Меня обволакивает облако из аромата ее духов, запаха сладкой выпечки, которым пропиталась ее одежда, и еще чего-то неопределимого, вроде маминых гормонов, которыми женщина не пахнет, пока не вырастит своих детей. И все это сливается в один из лучших запахов мира.
После смерти моей мамы, когда Ро привела меня в аббатство, я каждые несколько дней убегала обратно домой. Заходила в мамину спальню и нюхала ее подушку. У нее была желтая наволочка, вышитая по краям маленькими уточками, как на моей любимой пижаме. Однажды запах просто исчез. Совсем исчез, без следа. Даже для моего супернюха ничего не осталось. В тот день я поняла, что она больше никогда не вернется.
— Отпустите меня! — Я с яростью вырываюсь из ее объятий и пячусь, нахмурившись.
А она сияет, как супер-яркие фонарики Риодана.
— И прекратите так сиять! Вы меня даже не знаете!
— Мак столько о тебе рассказывала, что мне кажется, знаю.
— Ну вот и глупо с вашей стороны.
— Я читала последний «Дэни дейли». Мы с Джеком не слышали о таких тараканах. Ты большая умница, что сообщаешь всем новости. Я уверена, ты для этого много трудишься.
— И?.. — подозрительно спрашиваю я. Я чувствую, что сейчас будет «но».
— Но тебе правда больше не нужно так утруждаться, милая. Ты можешь отдохнуть и позволить взрослым делать эту работу.
— Ага, как же. Разве не взрослые были главными, когда рухнули стены? И потом тоже? Обалденно же вы работаете!
Она смеется, и ее смех для меня как музыка. Мамин смех. От него я таю, как ни от чего другого. Наверно, это оттого, что я редко слышала его от своей мамы. Кажется, я заставила маму смеяться целых три раза. И все три до того, как впервые «транспортировалась». Ну, может, раз или два после того. Я старалась. Я запоминала все шутки, которые слышала по телевизору, когда ее не было. Я смотрела мюзиклы, разучивала веселые песни. Но что бы я ни делала, все было не так. Рейни Лейн смотрит на меня с одобрением, мама же никогда так не делала.
— Уходите. Нет, подождите. Стойте. Вам нельзя ходить тут одной. Я найду кого-то, кто вас проводит, куда вам там нужно. И почему вы расхаживаете по Дублину одна? Вы что, ничего не знаете? Тут на улицах полно монстров! А скоро будет темно! — Кому-то нужно вдолбить в нее хоть немного здравого смысла.
98 
