очень нудно 
118 
Подняв руку, чтобы смахнуть с ресницы пушинку, я едва не огрела себя по голове огромной белой штуковиной, в которую превратилась моя рука. Обе руки. Они были забинтованы по самые локти. Как только я увидела их, сразу ощутила резкую, обжигающую боль. Я прижала одну руку к другой и в тот же миг поняла, что делать этого не следовало. Все мое тело содрогнулось от жгучей, нестерпимой боли.
Как по мановению волшебной палочки, передо мной появилась медсестра и развела мои руки в стороны.
— Не делай этого, дорогая, — сказала она. — Они уже начали заживать.
— Где я? — спросила я, пытаясь сдержать слезы.
— Ты в ожоговом отделении университетской клиники. Сегодня суббота, утро. Меня зовут Мария, вот уже целых двенадцать часов я твоя медсестра.
Двенадцать часов?
— Насколько… насколько серьезные ожоги я получила? — спросила я.
Какой, однако, глупый вопрос! Ведь я была в бинтах буквально с головы до ног.
— Больше всего досталось твоим рукам. Там ожоги третьей степени. Ноги отделались второй степенью. Однако никакой пересадки кожи не потребуется. — Медсестра ободряюще улыбнулась мне, не разжимая губ. Так обычно все медсестры улыбаются пациентам. — Ты выздоровеешь и снова будешь играть на пианино.
— Я играю на гитаре, — сказала я, поерзав на кровати.
Она поправила мою подушку и пригладила волосы.
— Я до сих пор не могу понять, как тебе удалось уберечь от огня свои прекрасные волосы, — сказала она.
— Я обмотала голову влажным полотенцем… О господи! — крикнула я. — Сэмми. Мой ребенок! Где он? С ним все в порядке?
Затаив дыхание, я ждала ответа.
Мария удивленно посмотрела на меня.
— Твой? Насколько я знаю, ты была его няней.
— Да, да, няней, — подтвердила я.
Я тщательно прошерстила свой мозг. Одинокая, где ты? Почему я сказала «мой ребенок»?
— С малышом все хорошо. Он совсем не пострадал. Тебе удалось вытащить его из огненного ада до того, как рухнул потолок в спальне. Ты закрыла его собой, поэтому он остался целым и невредимым, а ты приняла на себя главный удар, — сказала она, погладив меня по плечу. — Ты очень храбрая девочка. Просто герой. Его родители приходили навестить тебя, пока ты спала. И твои родители, конечно, тоже приходили.
Конечно.
— Я могу их сейчас увидеть? Я имею в виду своих родителей.
— Думаю, что они вернутся через несколько минут. Они все вместе пошли попить кофе. Для них эта ночь была очень долгой.
Я закрыла глаза. Несмотря на то что мы с Марией разговаривали всего несколько минут, я почувствовала себя уставшей. Мария поправила простыни и еще раз пригладила мои волосы.
— Вот так, — сказала она. — А теперь отдыхай и набирайся сил.
Несмотря на то что я закрыла глаза, заснуть так и не смогла. Я обследовала все закоулки своего подсознания. Там было пусто. В том месте, где находилась хижина, в которой жили девочки, осталась только куча воображаемого пепла. Куда же делась Одинокая после того, как я вытащила ее из огня вместе с собой?
«Ты нужна мне. Прямо сейчас», — сказала я ей. Неужели такое возможно? Неужели она соединилась со мной, влилась в меня, буквально в одно мгновение? Да, похоже, так все и было.
Я решила оставить себе все воспоминания. Теперь я помнила все: мягкую округлость своего живота, который был уже довольно большим, когда я впервые появилась как единое и неделимое «я»; тошноту, то накатывающую, то исчезающую; доброту и нежность того мужчины и его неожиданную жестокость, разбившую мне сердце, когда он забрал у меня ребенка, которого мы назвали Сэмом в честь отца этого мужчины; часы, которые я провела, плача и качаясь в кресле, одинокая и всеми забытая после того, как вернулись Девочка-скаут и Маленькая женушка; сияющего Ангела, давшего мне надежду на то, что я снова смогу увидеть своего малыша; ночи, проведенные у постели спящего ребенка, чье лицо и запах казались мне такими знакомыми; слова детектива, которые дали мне силу вырваться из плена и снова вернуться к Сэму.
Да. Все закончилось. Мы соединились, став единой личностью, единым «я».
И сделали мы это вместе. Моя сила и ее материнская любовь победили огонь.
Обгоревшая, страдающая от боли, обмотанная бинтами, я наконец ощутила себя цельной личностью.
По моим щекам покатились слезы. Услышав тихое «тук-тук», я смахнула их и, повернув голову, увидела Харрисов возле окна моей палаты интенсивной терапии. Сэмми сидел на руках у миссис Харрис. Он поцеловал ее в щеку своими влажными губками. Взяв его маленькую ручку, она помахала ею мне: «Привет-привет!» После бессонной ночи она выглядела уставшей, но в то же время ее лицо светилось радостью и искренней, огромной благодарностью. Она послала мне воздушный поцелуй и потерлась щекой о мягкие волосики Сэмми. Доктор Харрис поднял над головой сжатые в кулаки руки, это наверняка означало, что я молодец, что он считает меня настоящим бойцом. Вокруг меня было столько любви, что в ней можно было утонуть.
118 
