Последние отзывы

  105  

— Как для человека?

— Конечно, физиология-то сходная.

— Только ты забыл, что перед тобой был не человек!

— И что это меняет?

— Всё! Не смей никогда даже рядом ставить простых людей и истинных вампиров! Вы для нас шээри, и ничего больше!

Так… Кажется, пора и мне прояснить для себя некоторые вопросы, а то кое-кто мастерски продолжает пудрить своей жене мозги.

— Вадим, ты хочешь сказать, что ту злополучную почку, которую пересадил мне, вырезал у Стадии без наркоза и вообще обезболивающего?!

Муж глянул на меня злобным барсуком.

— Свет, вот без твоих нотаций я как-нибудь обойдусь. Особенно сейчас.

— Так да или нет? — не унималась я. Ответ был для меня принципиально важен. Можно даже сказать, жизненно необходим.

— Отвали, а? — И снова недобрый взгляд в мою сторону. — Я тут немного занят, если ты не заметила. Не можешь уговорить этого кровожадного монстра отпустить меня, так хоть не лезь со своими глупостями.

Я мгновенно заткнулась. Но не по просьбе трудящихся, а лишь по причине нехватки слов. Даже нецензурных. Столь явный уход от ответа уже сам по себе ответ. И именно тот, от которого мурашки по коже стадами бегают и мороз до мозга костей пробирает. Это что же тогда получается? Стефианир сознательно обрек себя не просто на долгую и мучительную смерть, но еще и на страшные жестокие пытки, которые даже гестаповцам не снились? Он вообще знал, на что подписывается, когда предлагал моему мужу эту страшную во всех отношениях сделку? Наверное, догадывался. А вот я, дура безмозглая, — нет. И что теперь делать? Позволить вампиру пройти через все муки ада, а Вадиму получить очередную возможность пополнить свою ужасную копилку новыми страданиями ни в чем не повинной жертвы? Да я себя распоследней сволочью чувствовать буду, если не помогу любыми путями Стефу вернуться в свой мир. Если такое, конечно, в принципе возможно.

— Понимаешь, Светлана, — прервал мои леденящие душу измышления клыкастый смертник. — Человеческие обезболивающие на вампиров не действуют. Как уже объяснял твой дражайший супруг, болевая чувствительность слишком разная. Даже испытывая сильнейшие страдания, вампир не будет кричать и корчиться в страшных муках, он просто сознательно отключит центры, которые отвечают за чувствительность и впадет в состояние, близкое к коме. Но при этом будет все видеть, понимать и все равно чувствовать. Полностью боль уходит только со смертью. — И он одарил меня ободряющей улыбкой. Только я не обманывалась по поводу истинных мыслей, скрывающихся за ней, и только укрепилась в своем стремлении помочь страждущему. И потом, не ради многолюдности он так хотел, чтобы я тоже присутствовала при его экскурсии в эти «адовы чертоги», по недоразумению названные лабораторией. Значит, и от меня может быть какая-нибудь польза. Хотелось бы верить, не чисто гастрономическая.

Вадим решил воспользоваться тем, что Стефианир отвлекся от его скромной персоны, и под шумок осторожно принялся отползать за спинку компьютерного стула, одновременно пытаясь освободиться от мертвого захвата. Но маневр не удался. Во-первых, потому что стул крутящийся. А во-вторых, вампиры никогда не отпускают пойманную жертву.

— Не дергайся, профессор. Куда же ты с подводной лодки, особенно если, кроме тебя, управлять ею никто не умеет? — почти ласково произнес Стеф, вновь обращая все свое вампирское внимание на вмиг притихшего ученого.

— Да вот ногу отсидел, неудобно же, — стараясь не смотреть в такие близкие багровые глаза, проблеял мой благоверный.

— Ничего, потерпишь. Я еще не получил ответа на свой вопрос.

— Я не поним…

— Не заводи старую песню, глупец. Неужели до твоих повернутых на науке мозгов никак не доходит, что мне ничего не стоит заставить тебя заговорить. — Вампир демонстративно прикусил кожу на шее Вадима (совсем чуть-чуть и не до крови, ума хватило) и незаметно для пленника скривился от отвращения. — Только после моих оригинальных методов, боюсь, для этого мира ты будешь навсегда потерян. В биологическом смысле, конечно. Труды же твои будут жить вечно. В архиве.

Наш доблестный ученый заметно побледнел и как-то подозрительно затих. Что на него больше подействовало — угроза полного обескровливания или вероятность позорного забвения для научного мира, — не знаю, но очень скоро здравомыслие жизни перевесило глупость смерти.

  105