625 
— Но ведь на самом деле ты этого не делал…
— Делал, — он снова обхватил себя, так, что побелели костяшки пальцев. — Если рассудить — делал.
— Но почему? — вопрос сорвался с ее губ, хотя она поклялась себе, что ни за что его не задаст. — Зачем ты это делал?
Он замолчал. Через минуту он вдруг опустил руки. Выпрямился. И взглянул ей в глаза.
— Я думал, ты любишь меня. Я думал…
Голос его оборвался, и воцарилась тишина. Она впервые видела его таким бледным и напряженным: рыжие волосы прилипли к вспотевшему лбу, под глазами были круги, до которых было далеко самым ужасным фиолетовым теням Пенси, одежда была такая мятая, словно он в ней спал, — он походил на человека, который болен не первый день.
Она хотела ненавидеть его, она знала, где этот гнев, она потянулась к нему, но ярость утекала прочь, оставив после себя какую-то оцепенелость. Перед ее мысленным взором тенями, несущимися по стене промелькнули картинки-воспоминания.
Одиннадцатилетний Рон в поезде по дороге в школу, на нем потрепанная мантия. Вот он сидит в классе с сосредоточенным видом, жует кончик пера. Занимается обезгномливанием сада — целеустремленно, получая от этого удовольствие. А вот он лицом к лицу со Снейпом и Сириусом, пошатывается из-за сломанной ноги, с перекошенным от боли лицом. Мокрый, когда Гарри вытащил его из озера. Первый раз, когда он её поцеловал. Спасший Гарри из Бездонной пропасти — он толкнул его к ней и тактично отвернулся, пока они обнимались… Его лицо, когда он обратился к ней в камере под Слизеринским замком — она снова удивилась тому, что он хотел сказать… Ее глаза снова скользнули к его левой руке, на которой меч Слизерина выжег крест…
Я хочу, хочу ненавидеть его, но не могу — не более, чем Джинни. Он — часть меня, моя собственная плоть и кровь. Моё детство.
— Конечно же, конечно же, я люблю тебя. И ты меня любишь. И Гарри. И он… он тебя тоже любит.
— Не надо, — сморщился Рон.
— И ты все это отбрасываешь прочь. Зачем?
— Не знаю, — яростно ответил он. — Я же говорил тебе, что не знаю. Я не могу это объяснить. Я словно сошел с ума. Я все равно что смотрел на себя откуда-то сверху, я видел, что творю и оправдывал себя, считая, что поступаю правильно. И я любил тебя… — он снова отвел глаза. — Я больше никого так не любил…
— Ты не меня любил… Кто бы она ни была — ты любил её.
— Она никогда не существовала, — горько возразил Рон. — Я так думаю, она вовсе не была девушкой, просто… дьявол принял тот образ, который я ждал…
— Это что-то вроде демона, — Гермиона тут же мысленно вернулась к страницам учебника по Защите. — Что-то вроде суккубы?
— Я же сказал тебе, что представления не имею, — устало ответил Рон.
— Ты провел с ней столько времени и никогда…
— Я думал, что это была ты! — взорвался он. — Пусть я дурак, пусть я видел то, что хотел видеть, но она чертовски была похожа на тебя, Гермиона! Она переняла все твои привычки — накручивала локон на палец, когда думала, кусала ноготь, носила твою пижаму…
— Знаю. Я видела. Моя пижама, — Гермиона тряхнула головой. — Шесть лет дружбы, — ледяным тоном продолжила она, — и все, что потребовалось, чтобы убедить тебя, — это украденная пижама и покусывание ногтя.
Рон задохнулся, словно его ударили в грудь.
— Возможно, я поверил потому, что хотел в это верить.
— Ты хотел верить в то, что я способна так поступить с Гарри?
— Не все в этом мире связано с Гарри, — холодно возразил он.
— Проклятье…
— Так вот, о Гарри, — Рон поднял руку, словно пытаясь заслонить себя от ее ярости. — Именно поэтому я и уезжаю.
— Почему? Потому что я хочу понять, что ты сделал? Потому что я хочу знать, в чем причина?
— И да, и нет, — голос был бесцветным и измотанным. — У меня нет ответов.
— Но ты же должен знать, почему так поступал…
— Я не знаю. Это был какой-то горячечный бред, — он сгорбился и, дрожа, сунул руки в карманы. — Закрывая глаза, я вижу ее лицо. Твое лицо. Я не спал ночами, мне было плохо от того, что я делал. Мне было плохо по утрам, меня тошнило, выворачивало, потом снова тошнило, — его глаза помрачнели. — Я касался ее, я проводил ночи напролет, разговаривая с ней. Нет, знаешь, это не был просто секс — мы болтали, ели, готовили домашнее задание по Зельям… и я даже не знаю, кто она. Она может оказаться кем угодно. И чем угодно, — он тряхнул головой и прислонился к стене. — Так что не надо, не спрашивай меня, почему я так поступил. Я сам себе задаю этот вопрос и не знаю на него ответа.
625 
