очень нудно 
9 
Так что Фэйт имела достаточное представление о теле Грея, чтобы подпитывать свои грезы страстными подробностями. Она помнила его длинные мускулистые ноги, поросшие черными волосами; маленькие круглые ягодицы и две восхитительные ямочки над ними. Помнила его широкие и мощные плечи, длинную спину с ложбинкой позвоночника, окруженного по бокам бугрившимися натренированными мускулами, поросшую легкой темной растительностью грудь.
Фэйт помнила, как он говорил по-французски, занимаясь с Линдси любовью. Помнила его тихий и нежный голос…
Она втайне следила за его карьерой и втайне же гордилась ею. Он только что окончил университет сразу по двум профилирующим дисциплинам: финансы и деловое управление. Грей учился явно в надежде однажды взять в свои руки дела Руярдов. Он прекрасно играл в футбол и мог бы стать профессионалом, но предпочел вернуться домой, чтобы помогать отцу. Теперь Фэйт могла видеть его круглый год, а не только в редкие праздничные дни и на летних каникулах.
К сожалению, Моника также вернулась домой. И вместе с ней вернулась ее злоба. Если люди смотрели на Девлинов с презрением, то Моника их люто ненавидела. Фэйт не винила ее и порой даже сочувствовала. Про Ги Руярда нельзя было сказать, что он плохой отец. Он любил своих детей, и те отвечали ему тем же. Так что Фэйт могла понять те чувства, которые испытывала Моника, слыша людские пересуды насчет затянувшейся связи ее отца с Рини. Каково ей было наблюдать за открытой неверностью отца к матери?!
В детстве Фэйт порой мечтала о том, что Ги мог быть и ее отцом. Во всяком случае, образ Эмоса никогда не являлся к ней в радужном свете. А Ги был высокий, смуглый, волнующий… У него было узкое лицо, передавшееся по наследству Грею, и, что бы там ни говорили, Фэйт не могла ненавидеть его. Он всегда был добрым с ней, как, впрочем, и со всеми детьми Рини, пару раз даже заговаривал с Фэйт и покупал какое-то угощение. Наверное, оттого, что она внешне так походила на мать. И вот… если бы Ги был ее отцом, значит, Грей был бы ее братом и она имела бы возможность поклоняться ему с близкого расстояния, жить с ним под одной крышей.
После таких мечтаний ей все время становилось стыдно перед папой, и в такие дни она изо всех сил старалась угодить ему.
Впрочем, в последнее время она благодарила судьбу за то, что Ги не стал ее отцом. Фэйт не хотела теперь, чтобы Грей был ее братом.
Теперь она хотела выйти за него замуж.
Эти самые сокровенные мысли шокировали ее саму. Фэйт поражалась тому, как она смеет возноситься так высоко. Пусть даже мысленно. Чтобы Руярд женился на одной из Девлинов?! Чтобы одна из Девлинов ступила своей ногой на порог дома, которому больше ста лет?! Фэйт казалось, что в этом случае все предки Руярдов поднялись бы из своих могил, чтобы не допустить этого святотатства.
Уж не говоря о том, что весь округ был бы в ужасе.
Но она продолжала мечтать об этом. Вот она, вся в белом, идет по широкому проходу в церкви, а Грей ждет ее у алтаря. Вот он поворачивается и смотрит на нее из-под своих тяжелых век; в глазах его — желание, и взгляд этот предназначен только для нее одной… Потом он поднимает ее на руки и вносит в дом… Не в особняк Руярдов, конечно, — такое даже Фэйт не могла себе представить, а в какой-нибудь другой дом. Скажем, в один из тех коттеджей, где молодожены проводят свой медовый месяц. Их ждет большая кровать. И вот она уже лежит под ним, обхватив ногами его ноги, как это делала Линдси, а он медленно двигается и нашептывает ей на ухо нежные французские слова любви. Она знала, чем мужчины и женщины занимаются вместе в постели, знала, как именно он войдет в нее, хотя и не могла еще представить себе, что при этом почувствует. Джоди уверяла, что это восхитительно, бесподобно, что лучше ощущений на свете не бывает…
Скотти неожиданно вскрикнул, вернув Фэйт на землю. Она выронила из рук картофелину и вскочила с табуретки. Фэйт взволновалась, потому что знала, что Скотти кричит только тогда, когда ему больно. Он все еще топтался перед сеткой и держался левой ручкой за палец на правой. Фэйт подхватила его, отнесла к столу, опустилась на табуретку, посадила его к себе на колени и стала осматривать его руку. На кончике указательного пальца была маленькая, но довольно глубокая царапина. Должно быть, он сумел просунуть руку в дырку в сетке и укололся об острый конец проволоки. На поверхности маленькой ранки выступила капелька крови.
— Ну, все, все, не больно, — принялась она утешать брата, прижимая его к себе и вытирая ему слезы. — Сейчас я наложу пластырь, и все сразу заживет. Ты же любишь, когда тебе наклеивают пластырь.
9 
