Элла рассмеялась:
— Знаю, он отличается от английских джентльменов, к которым вы привыкли. Лубинийцы не любят ходить вокруг да около и сразу переходят к делу. Но Кристоф — хороший мальчик.
Алана фыркнула. Только мать может назвать мальчиком человека роста и размера Кристофа. Ей очень нравилась Элла, и, общаясь с ней, она невольно гадала, какой окажется ее собственная мать. Она надеялась, что с Хельгой ей будет так же легко, как с Эллой.
Алана познакомилась даже с младшим братом Кристофа, правда, на расстоянии, когда служанка принесла малыша в гостиную. Кристоф выхватил у нее мальчика и стал подбрасывать, пока тот не залился веселым смехом, а потом поднес к Алане. Но ребенок оказался слишком застенчивым и начинал плакать, едва она протягивала к нему руки.
Уэсли усадили вместе с ними за обеденный стол, между родителями. И те по очереди его кормили. Кристоф, улыбнувшись брату, поддразнил Алану:
— Он не знает, чего лишился, отказавшись побывать в твоих объятиях.
Хорошо еще, что не вслух сказал, а прошептал, сидя рядом, так что никто не заметил, как она покраснела.
Но настал определенно неловкий момент, когда пришлось подняться из-за стола.
— Пойдемте, — позвала Элла Алану, — я покажу вам комнату.
Но Кристоф вскочил. В голосе больше не звучали шутливые нотки.
— Нет, она проведет ночь в моей комнате. Ей грозит опасность. Люди, желающие убить ее, достаточно серьезно настроены, чтобы вломиться в дом.
— Мы не собираемся делить постель, леди Бекер, — заверила Алана.
— Разумеется, — согласилась Элла. — Она будет спать со мной, Кристоф.
— А где буду спать я? — поинтересовался Джеффри.
Алана уже решила, что все улажено, когда Кристоф сказал:
— Боюсь, матушка, я должен настоять на своем. Не собираюсь, проснувшись утром, найти вас обеих с перерезанным горлом. Моя работа — защищать Алану. И я не собираюсь всю ночь сидеть у двери твоей комнаты. Бессмысленно соблюдать приличия, когда на карту поставлена жизнь.
— Ты действительно считаешь, что они вломятся в дом? — спросила Элла.
— Они вломились в мои покои, чтобы добраться до нее.
Алана посчитала, что это весьма мягкая версия случившегося, поскольку она находилась в тюремной камере, связанной с его покоями только коридором. Но очевидно, он не хотел излагать семье подробности.
Элла наконец кивнула, но все же добавила:
— Кристоф, ляжешь на походной кровати. Я велю принести тебе в спальню.
Кристоф, победив в споре, улыбнулся и сказал матери:
— Покажи Алане дорогу. Я еще не собираюсь ложиться.
Когда он поднялся наверх, Алана уже спала. Она оставила горящую лампу для Кристофа, хотя огонь в камине полыхал ярко. После еще одного тяжелого дня она быстро задремала, а когда проснулась, была еще ночь, и разбудили ее объятия Кристофа. Открыв глаза, она увидела его улыбающееся лицо.
— Ты лгала моей матери, уверяя, что будем спать в разных постелях.
Если бы он действительно хотел овладеть ей, вряд ли стал бы шутить на такие темы, верно? Хочет заставить оправдываться?
— Коснись меня — и я закричу, — резко предупредила она. — Твои родные прибегут узнать, что случилось. И тогда ты так легко не отделаешься. Не сумеешь отговориться.
— А если скажу, что заставил тебя кричать от наслаждения?!
— Ты этого не сделаешь! — выдохнула она.
— Конечно, сделаю. Я дикарь, помнишь? Но ты загасила пламя. Поспи немного.
Однако с места он не двигался и заглядывал ей в глаза. Надеялся увидеть приглашение остаться, которое она боялась выразить словами? Не светилось ли оно в ее взгляде? Именно поэтому он неожиданно стал целовать ее? И не простыми поцелуями, а лаская языком ее язык. Увлекая ее в страсть.
Она пыталась бороться с внезапно нахлынувшими чувствами, но почти теряла сознание, не понимая, что с ней творится, сгорая от воспламененного в ней жара. Но оказалось слишком трудно противиться, потому что на самом деле она этого вовсе не хотела. Не хотела бороться с все возраставшим возбуждением.
Ему придется остановить все это самому. Но она слишком крепко обнимала его, когда шептала:
— Нам не следует...
Неудивительно, что его губы обожгли ее шею и по телу пробежал восхитительный озноб.
Он положил на нее ногу и теперь этой ногой раздвинул ей бедра. На Алане оставались только сорочка и панталоны, и поэтому ощущения еще обострились. Она затрепетала и еще крепче прижалась к нему.