109 
Он нежно касается стянутой повязками руки, которая — Кейсо этого не говорит, но я и сама понимаю — больше никогда не удержит меча. Каам сумел собрать кость. И саму руку сохранил, что уже чудо. Но пальцы раздроблены.
Разодраны суставы.
Всякий раз, начиная думать о том, что сделали с моим мужем, я почти теряла разум. И шкура прикипала к плечам, уговаривая поддаться этому гневу.
Убить.
Даже не его, но тех, кто…
…и Кейсо, остро ощущая это мое состояние, говорил. А я слушала.
— …и вот он получил горсть медяков. Целое состояние, — Кейсо улыбается тем воспоминаниям, которые светлы. — И все это состояние спустил на цепь. Такую, знаешь ли, госпожа медведица, солидную золотую цепь с мой палец толщиной.
Кейсо вытягивает пухлый палец с содранным ногтем.
Его не пытали.
Просто заперли. Просто собирались убить. А затем просто открыли дверь камеры, швырнули то, что некогда было моим мужем, и сказали:
— Иди.
И он ушел.
Только прихватил свои травы, благо, не нужны они были Ерхо Ину, новому хозяину дома.
Он и на лошадку расщедрился…
…сволочь.
— И в цепи той, — ступка елозит по колену, и зеленый сок въедается в камень пестика. — Камни драгоценные. Огромные такие лалы. А стоила вся эта красота ровно столько, сколько у него с собой было. И вот появляется он. Голодный, как обычно. В драных сапогах. В куртке, которая латаная-перелатаная, но зато с цепью. И собой горд неимоверно.
— Она не настоящая была?
— Конечно, госпожа медведица. Медь позолоченная. А камни — стекло. Я пытался объяснить, но где там… разве ж малыш от такой красоты откажется? Или поверит, что его обманули?
— Я… с-знал… — этот шепот едва не потерялся в шелесте огня.
— Знал он… — ворчит Кейсо, подхватывая ступку. — Знал… бестолочь ты этакая. Убить тебя мало…
Черный Янгар попытался улыбнуться.
В глазах его я видела боль.
И еще нежность.
— Ты… — он произнес это отчетливо. — Привез меня домой?
Кейсо, глянув на меня, ответил:
— Да.
Этой ночью каам нарушил данное мне слово, оставив нас с Янгаром наедине. И я, сидя на краю постели, вычесывала из черных волос последние чешуйки крови, пыталась заглушить голос его сердца.
А он просто смотрел на меня.
Янгхаар Каапо любил жизнь.
И цеплялся за нее, день ото дня вытягивая самого себя из колодца болезни. Он злился. И злость оставляла следы на его лице.
Он поджимал губы, сдерживая голос боли.
И пытался притвориться, что вовсе ее не чувствует. Но теперь я слышала его. А он, верно, слышал меня, потому что каждый вечер — лишь наступали сумерки, и Кейсо исчезал — шептал:
— Уходи, моя маленькая медведица.
— Нет.
— Уходи, — Янгар пытался встать, опираясь на искалеченные руки, шипел, кривился и встряхивал головой. — Уходи… не пощадят же… отпустили… им Печать нужна… поэтому и…
— Не уйду.
Здесь мой дом, единственный, который настоящий.
И здесь мой муж.
— Глупая, глупая медведица, — Янгхаар пытался сжать мою руку
— Глупая, — соглашаюсь с ним.
— Я поправлюсь.
— Конечно.
— Нет, я совсем поправлюсь. Только до Печати доберусь… им она нужна… поэтому выпустили, чтобы привел…
Его шепот сбивается. И вот уже слов не различить. Янгхаар Каапо беседует уже не со мной, но с кем-то скрытым, чье присутствие я ощущаю кожей. И шерсть на шкуре дыбом становится, растут клыки и когти, но я заставляю себя успокоиться.
— Я отомщу, — это обещание звучит в полной тишине, и то, запредельное, чуждое даже для меня, удовлетворившись услышанным, отступает. Но Янгар повторяет вновь:
— Я отомщу…
А я, присаживаясь на пол рядом с его постелью, повторяю:
— Ты отомстишь.
Хорошо, что Кейсо уходит.
Не видит моих слез.
Глава 37. Возрождение
Янгхаар учился уживаться с болью. Она была разной.
Разноцветной.
Синей. Стеклянной, хрупкой в раздробленных костях. Горячей. Эта не умолкала ни на мгновенье, словно Ерхо Ину последовал за Янгаром в Горелую башню.
И порой, засыпая, Янгар слышал такой знакомый хруст.
Желтой. Медово-тягучей в разодранных мышцах. Порой она утихала, позволяя вдохнуть, но возвращалась с новой силой, затапливая сознание. И тогда уж Янгар не в силах был сдержать стон.
Рыжей, как пламя, на ожогах. Огонь оставил частицу себя, чтобы день за днем восстанавливать метки.
109 
