Последние отзывы

  149  

Сесиль произнесла это тоном высокомерным и холодным, что очень не понравилось двум друзьям Робеспьера, оказавшимся во дворе. Они пригрозили девушке, что отведут ее в Комитет общественной безопасности. Один из мужчин взял девушку за локоть, чтобы вывести со двора, но она вырвала руку.

– При старом строе даже к королю можно было входить свободно! – крикнула Сесиль Рено.

– Так ты жалеешь о том времени, когда страной правили короли?

– Я бы отдала жизнь за то, чтобы иметь короля! А вы – всего лишь тираны!

Перед членами Комитета общественного спасения, куда ее немедленно отвели, Сесиль Рено повторила то же самое и добавила, что хотела увидеть Робеспьера только для того, чтобы посмотреть, какими бывают тираны. Что же касается небольшого свертка, который она придерживала локтем, то в нем оказалось платье из белого муслина и белье. Сесиль заявила, что взяла все это специально, чтобы у нее было во что переодеться там, куда ее отведут. На вопрос, куда же, по ее предположениям, ее должны были отвести, девушка ответила как ни в чем не бывало:

– В тюрьму, конечно! А оттуда на гильотину...

Эти два дела получили широкий резонанс. Люди пришли к выводу, что два раза за один день покушались на Робеспьера! Знаменитый заговор воплощался в жизнь, появились реальные заговорщики, а значит, все расправы были не напрасны.

Между тем Робеспьер лишь с еще большим тщанием принялся готовиться к грядущему торжеству, на котором он будет единственным героем – он, избранник Высшего существа! Ну, а потом народ сможет насладиться еще одним спектаклем. Люди увидят, как примерно накажут участников бесчестного заговора, друзей Баца. А там, возможно, удастся наконец добраться и до самого барона-призрака.

За четыре дня до праздника, 16 прериаля, или 4 июня, Робеспьера единогласно выбрали председателем Конвента, но спустя два дня председателем Клуба якобинцев стал гражданин Фуше, ненавидевший Робеспьера. И это «но» сыграло огромное значение в дальнейшем развитии событий...

Несмотря на мольбы Жюли и самого Тальма и на настойчивые просьбы Давида приехать посмотреть на его творение, Лаура упрямо отказывалась идти на праздник. Ее американские друзья не пойдут, она боится толпы вообще, а та, что соберется на Марсовом поле, внушает ей ужас. Она знает, на что способны эти люди.

– Идите без меня, друзья мои, – сказала молодая женщина. – Вы потом мне обо всем расскажете.

А вот Жуану Лаура охотно дала разрешение отправиться на праздник: Жоэлю как очевидцу не было цены, она не сомневалась, что он будет совершенно объективен.

На самом деле Робеспьер, Давид и тысячи людей, работавших целый месяц, как рабы, возводившие пирамиды, потрудились на славу. Огромный кортеж должен был провезти колесницу Свободы от Тюильри до Марсова поля, где планировалось развернуть основное действие. Давид дал волю своей тяге к гигантомании. На террасе Тюильри он выстроил амфитеатр, вокруг которого возвышались статуи Амбиций, Разно-гласий и Эгоизма, которые позже должны были взорвать братья Руджиери, мастера фейерверков.

В девять часов утра амфитеатр был уже полон, вокруг тоже теснилась толпа. Среди зрителей присутствовали депутаты Конвента в темно-синих сюртуках и шляпах с трехцветной кокардой. Каждый из них держал в руке маленький букет из искусственных колосьев пшеницы, васильков и маков. Молодые люди выстроились квадратами вокруг знамени своей секции, матери с букетами роз в руках вели за руки дочерей в белых туниках.

Раздался грохот барабанов, заиграл оркестр, и на вершине амфитеатра появился Робеспьер. Его тонкий силуэт, затянутый в шелковый фрак цвета небесной лазури, в белых кюлотах и чулках, почти не выделялся на фоне неба. На голове был привычный пудреный парик. Он напоминал элегантного вельможу старого режима. В руке Робеспьер держал сноп пшеницы. В таком виде он и начал свою речь: «Наконец наступил великий день, который народ посвящает Высшему существу...»

Его речь услышали не все, потому что голос у Робеспьера был негромкий. Потом Неподкупный направился к Марсову полю. Тем временем статуи сгорели, а на их месте появилась статуя Мудрости. Это случилось несколько раньше положенного, поэтому и она чуть не лишилась головы, и от нее еще долго пахло дымом. Многие депутаты Конвента смеялись в открытую, их явно раздражала эта помпезная церемония.

По дороге Робеспьера, который хотел, чтобы его считали жрецом нового культа, встречали криками «Виват!», песнями и овациями. Однако его тонкий слух, как компенсация не слишком хорошего зрения, различал и другие выкрики: «Диктатор! Шарлатан!» Робеспьер делал вид, что не слышит их, только все больше бледнел.

  149