97 
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Нет, ты все понимаешь! – взорвался он. – Думаешь обдать меня холодом, чтобы я почувствовал себя виноватым и раскололся?
– Мы уже выяснили, что это не мое дело. – Бриана принялась спокойно перестилать разворошенную постель. – И я тебя ни в чем не обвиняю.
– Ладно, сдаюсь, – сквозь зубы процедил Грей. – Ты умеешь найти ко мне подход, – он тяжело перевел дух. – Садись и слушай, я тебе все расскажу.
Грей пошарил в шкафу и достал пачку сигарет. Обычно он курил, только когда работал.
– Из раннего детства мне запомнились прежде всего запахи. Пахло гнилыми отбросами, плесенью, сигаретным дымом, – он криво усмехнулся, проследив взглядом за дымком, поднимавшимся от кончика сигареты к потолку. – И еще травой. Не скошенной – этот запах многим знаком, – а той, которую курят. Ты, наверное, даже не знаешь, как пахнет эта отрава.
– Не знаю. – Бриана сидела, сложив руки на коленях, и не отрывала от Грея внимательных глаз.
– Ну вот… а это мои первые детские воспоминания. Запахи, и приятные, и неприятные, врезаются в память и часто запоминаются на всю жизнь. Еще я помню звуки. Раздраженные голоса, громкую музыку… А в соседней комнате кто-то занимался любовью. Я хотел есть, но не мог выйти из комнаты, потому что она меня опять заперла. Она почти всегда была под кайфом и не помнила, что у нее есть ребенок и что этого ребенка надо кормить.
Грей поискал глазами пепельницу и прислонился к шкафу спиной. Он ожидал, что говорить о детстве будет мучительно, но фразы складывались легко. Почти так же легко, как если бы он придумывал очередную сцену романа.
– Однажды она призналась мне, что в шестнадцать лет сбежала из дому – хотела избавиться от родителей и от любых ограничений. Дескать, они ее достали. Такой скандал подняли, когда узнали, что она курит марихуану и спит с мальчиками. Хотя какое им дело? Это ведь ее жизнь! Короче, она ушла от них и приехала в Сан-Франциско. Началось все с игры в хиппи, а кончилось серьезной наркоманией. Она перепробовала кучу всякого дерьма. Чтобы покупать его, ей приходилось побираться или продавать свое тело.
Признавшись, что его мать была проституткой и наркоманкой. Грей ждал, что Бриана будет шокирована, однако она по-прежнему спокойно и настороженно смотрела на него, не издавая ни звука. Он пожал плечами и продолжал свой рассказ:
– Ей было, наверное, лет восемнадцать, когда она забеременела мной. Она говорила, что не решилась на аборт, поскольку два уже сделала и боялась последствий. Кто мой отец, она твердо не знала: в то время у нее было три более или менее постоянных любовника. Один из них стал ее сожителем. Когда мне исполнился год, этот сожитель ей надоел, и она сошлась с другим. Тот поставлял ей клиентов и наркотики, но рука у него была тяжелая, и, не выдержав побоев, она его бросила.
Грей погасил сигарету и довольно долго молчал, ожидая реакции Брианы. Однако она не произнесла ни слова.
– Так прошло несколько лет. Насколько я понимаю, без особых изменений. Она переходила от одного мужчины к другому и все больше привыкала к наркотикам. Мне кажется, у нее был типичный характер наркоманки. Меня она шпыняла, но сильно бить – не била, для этого требовалось слишком много усилий v заинтересованности. Выходя на улицу в поисках клиентов или наркотиков, она запирала меня в комнате. Мы жили в грязи и в холоде. В Сан-Франциско бывает жутко холодно. Из-за этого и случился пожар. Кто-то в нашем доме уронил обогреватель. Мне тогда было пять, и я опять сидел один взаперти.
– О господи, Грейсон! – ахнула Бриана. – Господи!
– Я проснулся в чаду, – по-прежнему отстранение рассказывал Грей. – Комната была полна дыма. До меня доносились крики и вой сирен. Я тоже закричал и забарабанил кулаками в дверь. Я задыхался, меня обуял ужас. Помнится, я упал на пол и заплакал. Потом в комнату ворвался пожарник. Как меня выносили из здания, я не помню. Очнулся в больнице. У кровати сидела хорошенькая девушка с большими голубыми глазами и нежными ручками. Она работала в отделе социальной помощи. Рядом с ней стоял полицейский. Увидев его, я сразу занервничал, потому что меня уже приучили не доверять властям. Взрослые начали меня расспрашивать, знаю ли я, где моя мать. Я не знал. Когда я поправился, меня определили в приют. До тех пор, пока не найдется моя мать. Но она не нашлась. Я ее больше никогда не видел.
– Она не пришла за тобой?
– Нет. И не могу сказать, что я много потерял. В приюте, по крайней мере, было чисто, и нас регулярно кормили. Правда, жизнь там подчинялась строгому распорядку, а я к нему не привык. Многих детей усыновляли, но я постарался, чтобы со мной этого не произошло. Мне не хотелось иметь приемных родителей, неважно, плохих или хороших. Я добился того, что меня сочли неуправляемым. И был этим очень доволен. Мне нравилось быть трудным ребенком, таким образом я выделялся из общей массы детей. Я с удовольствием играл роль сорвиголовы, который за словом в карман не лезет и всех посылает куда подальше. Я постоянно нарывался на драки, потому что был сильным, ловким, и обычно одерживал верх над противниками. – Грей помолчал и со смешком добавил: – На самом деле я был чертовски предсказуем. И это самое ужасное. Я был продуктом среды, в которой прошло мое раннее детство, и ни одному воспитателю, психологу или социальному работнику не удалось найти ко мне подход. Мать научила меня ненавидеть начальство. Это было единственное, чему она меня научила.
97 
