35 
Хотя среди убитых было не очень много женщин, Кэлен не видела ни одной, полностью одетой. Все, кого она видела, были или очень старые, или очень молодые. То, как обошлись с ними, лежало за пределами представлений о жестокости, и смерть их была небыстрой.
Вытирая глаза, Кэлен сглотнула стоявший в горле комок. Ей хотелось пронзительно кричать во весь голос. Три же сестры, казалось, особенно и не были тронуты этой кровавой бойней. Они пристально вглядывались в боковые улицы и переулки и внимательно оглядывали окружающие холмы, вероятно пытаясь уловить малейшие признаки угрозы.
Кэлен никогда не была так счастлива, как в тот момент, когда они наконец-то выехали за пределы города и двинулись, покидая это место, по дороге, ведущей на юго-восток. Дорога, как оказалось, так и не предоставила ей возможности сбежать от всех тех сцен насилия, заполнивших город, как, она надеялась, должно было получиться. На всем пути то здесь, то там встречались рвы и канавы, заваленные телами невооруженных молодых людей и подростков, уничтоженных, скорее всего, за попытку побега, за сопротивление грядущему рабству – в назидание другим или просто ради развлечения.
У Кэлен начался жар и непрерывное головокружение. Она боялась, что заболела. Покачивания в седле еще больше усиливали ее тошноту. Зловоние смерти и обуглившейся плоти преследовали их при хорошей солнечной погоде, пока они ехали меж холмов за окраиной города. Запах был настолько едким, что ощущался так, будто пропитал насквозь одежду и, казалось, даже выделялся вместе с потом.
Она сомневалась, что теперь ей удастся когда-нибудь уснуть без ночных кошмаров.
Кэлен не знала, как назывался этот город, но теперь его все равно не стало. В нем не осталось ни одной живой души. И все, что было хоть сколько-нибудь ценным, уничтожено или захвачено в качестве добычи. По преобладанию среди трупов мужчин она решила, что многие жители города, по большей части женщины в расцвете сил, захвачены как рабы. После того, что, как она видела, случилось с женщинами, умершими в этом городе, Кэлен с полной ясностью представляла, что предстоит пережить тем, кого увели отсюда.
Холмы и равнина во все стороны, так далеко, насколько могла видеть Кэлен, вытоптаны, и, должно быть, не чем иным, как сотнями тысяч людей. Трава не просто примята бесконечной чередой сапог, копыт и колес повозок, но и перемолота в пыль под немыслимым числом ног. Это давало представление о тех полчищах, что прошли через этот город, и в некотором смысле это ужасало еще больше, чем страшные сцены смерти. Сила этого скопления людей, сопоставимая с природными катаклизмами, была как чудовищный ураган, оставивший такой вот след на земле, безжалостно разрушающий все на своем пути.
В конце дня, когда они добрались до высоких холмов, сестры стали тщательно следить за своим расположением, чтобы никто впереди них, оглянувшись на солнце, опускавшееся за их спинами, случайно не заметил их. Не доехав до вершины очередного холма, сестра Улисия остановилась и, привстав в стременах, вытянулась, чтобы внимательно осмотреться, а затем дала знак остальным спешиться. Они привязали своих лошадей к остову обломанной старой сосны, расщепленной надвое ударом молнии. Сестра Улисия велела Кэлен держаться как можно ближе, но всегда позади них.
На гребне холма, куда они молча поднялись, низко припадая в худосочной траве, им наконец-то удалось смутно увидеть то, что прошло через разоренный город. В неясной дали, растянувшись вдоль подернутого дымкой горизонта, перед ними предстало нечто, что можно было принять за грязное коричневое море. Но на самом деле это было темное пятно армии столь огромной, что состав ее невозможно исчислить. Кэлен даже могла различить доносимые ветром в тихом воздухе угасающего дня далекие, леденящие кровь стоны и крики женщин и сиплый мужской смех.
Толпа такой численности способна смести защиту любого города. Любое вооруженное сопротивление может оказаться не замеченным такой огромной армией, как эта. Людей, собранных в таком количестве, невозможно остановить ничем.
И хотя такая большая армия казалась толпой, массой, просто чем-то громадным, Кэлен понимала, что неверно применять к ней такие понятия; это скопление, состоящее из отдельных людей. И люди эти не родились на свет извергами и чудовищами. Каждый из них когда-то был беспомощным младенцем, которого баюкала на руках мать. Каждый из них когда-то был ребенком, со своими страхами, надеждами и мечтами. И если один случайный человек способен из-за отклонений, из-за болезненного разума вырасти в безжалостного убийцу, то в такой большой совокупности – явно не могли. Каждый из них стал убийцей по убеждению, убийцей по выбору, и все они объединились под флагом порочных убеждений, дающих поддержку их жестокости.
35 
