– Барах был очень мудр, выбирая тебя, Ричард Сайфер. Я уверен, что у тебя есть все для успеха. Желаю тебе преуспеть.
Ричард печально улыбнулся. Хотелось бы и ему быть таким же уверенным. У него больше нет доступа к своему дару – если тот вообще сохранился, – и он не имеет ни малейшего представления, как добиться успеха. Возможно, Зедд окажется способен помочь ему.
– Спасибо, Тэм. Ты и остальные мерцающие – хорошие защитники всего того, что Барах оставил вам. Я сделаю все, что могу, чтобы защитить вас и других невинных, находящихся в такой большой опасности.
– Если ты не преуспеешь, Ричард Сайфер, уверен, это будет не из-за недостатка усердия. И если тебе снова понадобится наша помощь, то, как говорила и Ша, назови одно из наших имен, и мы постараемся помочь тебе.
Ричард кивнул и пошел прочь, повернувшись разок, чтобы помахать рукой. Мерцающий в ночи еще некоторое время излучал розовый свет, а затем исчез среди деревьев. Оказавшись под лучами одной лишь луны, Ричард почувствовал себя ужасно одиноким.
Роща из мертвых дубов, казалось, тянется бесконечно. Он тяжело брел в тупом оцепенении. Ему требовалось отдохнуть и поесть, но он хотел выбраться из странной рощи и поскорее спуститься в нормальный лес. Время от времени ему попадались кости, оплетенные корнями дубов, будто деревья вцеплялись в мертвых и крепко удерживали.
Где-то посреди мертвой рощи, после бесконечно долгого странствия, поглощенный беспокойными мыслями, Ричард вздрогнул, ощутив в воздухе неожиданный холод, и втянул леденящий воздух в легкие.
Ощущение было такое, будто он забрел в пасть зимы.
Подняв взгляд от земли, он разглядел то, что поначалу выглядело как тень, поднявшаяся из скелетов. Когда же он наконец осознал, что это на самом деле, ледяная дрожь пронзила его позвоночник.
Это была высокая женщина с жесткими черными волосами. Ее одежда была черной как смоль. Кожа такая же бледная, как луна, делала вытянутое лицо будто плывущим в сплошной темноте. Высохшая плоть плотно обтягивала костлявые черты, как, по его представлению, должны выглядеть мертвецы, некоторое время пролежавшие в этом всеми забытом лесу, ожидая, пока черви закончат свою работу.
Ее едва заметная угрожающая улыбка безошибочно указывала, что она из тех, кто вполне способен оставить кости изнуренных и измученных людей гнить именно в подобном месте, среди разлагавшихся мертвецов.
Ричарда заморозило настолько, что он не смог сдвинуться с места. Он понимал, что дрожит, но не мог сдержать себя. Не мог почувствовать пальцы ни на руках, ни на ногах. Ему хотелось сорваться с места и побежать, но он не мог заставить свои ноги двигаться.
У него не было дара, который можно было бы призвать. И не было меча, чтобы вытащить его из ножен.
Он чувствовал себя беспомощным под чарующим пристальным взглядом ее обесцвеченных синих глаз.
Ричард подумал, что теперь и его кости останутся лежать в этом заброшенном месте, рядом со всеми остальными костями неведомо кого – всех, пришедших сюда с надменными мечтами.
Руки женщины взметнулись вверх, как поднимаются крылья ворона, и ночь поглотила его.
Глава 42
Очень медленно, постепенно Кэлен начала различать непонятный приглушенный гомон голосов, как отдаленных, так и более близких. Будучи почти в шоке, на грани сознания, она не могла сказать с уверенностью, было ли это реальным или только воображаемым. Она знала, что некоторые образы, бесконечной чередой проносящиеся в ее сознании, – несомненно, плоды воображения, несмотря на то, что казались совершенно реальными. Она знала, что не могла стоять среди поляны, полной звезд, в следующую минуту нестись верхом на лошади в гуще сражения с иссушенными трупами, а еще через миг лететь сквозь облака на спине красного дракона. Все это казалось реальным, но она знала, что такого просто не могло быть.
В конце концов, драконы никогда не существовали. Это всего лишь миф.
Но если то, что она слышала, действительно было голосами, слов она не понимала. Они доходили до нее раздробленными, нечеткими звуками, и при этом каждое возвышение тона болезненно резонировало с чем-то глубоко внутри нее.
В чем она была уверена, так это в том, что ее голова пульсирует в медленном мучительном ритме, и каждый толчок этого ритма ощущался так, будто череп готов разорваться от давления изнутри. А на каждом спаде внутри нее возникала тошнота, казалось, для того только, чтобы тут же снова стать незаметной на фоне следующего мучительного сжатия.