Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
39 
Они и не подозревали о том, что Хейке — совершенно бессознательно — использовал свои способности к внушению. Он изгнал из нее страх и отчуждение с помощью колдовства, магии, гипноза, ведьмовства — неважно, как это называлось. И он сам не отдавал себе в этом отчета! Он просто хотел этого, ясно и недвусмысленно, хотел узнать, что мучает девушку из отдаленной фермы.
— Конечно, не мне говорить о любви, знающему ее только на уровне снов и мечтаний. Но я рассматриваю любовь как нечто несравненно великое, как огромный комплекс чувств и различного рода отношений между двумя людьми…
Гунилла задрожала. Не глядя на него, она произнесла:
— Это грех! Возможно, ты прав, говоря, что у любви много сторон, этого я не знаю, но это… Это— грех! Это— мерзость!
Немного помолчав, Хейке спросил:
— Кто вбил в твою голову, что это грех? Священник? Он показался мне добрым, понимающим человеком.
— Нет, не священник, он в самом деле добр, хотя и не все понимает. Мой отец тоже был чем-то вроде священника. Не настоящим, а как бы просто проповедником.
«Ага, проповедник-самоучка, — подумал Хейке. — Эти люди такие зануды! Ничтожества, желающие получить власть. Маленький человечек, отбрасывающий большую тень!»
Кто же совсем недавно говорил ему о проповеднике? Ну конечно же, ее мать!
— Но ведь твой отец живет в браке! Он вступает в любовную связь с твоей матерью. Иначе ты не появилась бы на свет. Как же, в таком случае, он говорит о «грехе» остальных?
— Да, я знаю… — еле слышно произнесла Гунилла, глядя на сжатый кулак Хейке, лежащий на столе. Красивым этот кулак нельзя было назвать: костистый и волосатый, он напоминал скорее волчью лапу. — Но отец разочарован во мне. Он без конца говорит о том, что у них был мальчик. Но они потеряли его, и у них осталась только я. За это отец не может простить ни меня, ни мать.
— Что за метод отмщения? — возмутился Хейке. — Твоей матери тоже приходится нелегко?
Она опустила голову.
— Да. Отец страшно избивает ее. И называет ее грязной шлюхой. Мне кажется все это просто ужасным. Но хуже всего то, что он прав.
«Нет ничего удивительного в том, что у девушки такие проблемы», — подумал он. Потом он взял ее за руку и повернул к свету, так что стал виден старый шрам.
Гунилла подняла глаза, взгляды их встретились. Его — до этого дружелюбные — глаза загорелись желтым огнем, гнев его был так велик, что он готов был весь воспламениться.
— Теперь все позади, — торопливо сказала она. — Здесь я в безопасности.
— Да. Оставайся здесь, — глухо произнес Хейке. — Не возвращайся больше к этому мучителю! Он не имеет права называться отцом.
Пожав ее руку, он продолжал:
— По дороге в Бергквару я встретил твою мать. И я могу понять ее горечь.
В глазах его больше не было устрашающего отблеска ярости. Это немного успокоило Гуниллу.
— У мамы есть все причины, чтобы горевать. Но я перебила тебя. Ты говорил о любви.
Хейке улыбнулся:
— Да, так на чем же я остановился? Да, я хотел сказать, что не разделяю мнения, согласно которому мужчина должен сразу ложиться в постель со своей избранницей. Я думаю, что эротическое влечение может присутствовать с самого начала, но его может и не быть. Но отдаваться друг другу — это уже конечная стадия, наступающая после длительного периода взаимного узнавания. В чувственной любви необходимо присутствие красоты.
Вопреки своему уединенному образу жизни, Гунилла была достаточно мудрой, чтобы понять, что Хейке не привык говорить о таких вещах. Он выражался весьма запутанно и туманно. Но ей было понятно, о чем он говорил.
— Ты считаешь… сначала дружба, а потом любовь?
— Именно так, если называть любовью эротику. Это вовсе не одно и то же.
— Значит, человека можно любить и без эротики? — с воодушевлением спросила она.
— Думаю, что можно. Но рано или поздно человеку захочется близости с другим.
Гунилла вдруг заметила интимную атмосферу на кухне. Теплый свет лампы, полумрак в углах кухни, рождественские запахи — все это давало чудесный настрой.
— То, что ты говоришь… — жалобно произнесла она. — Это как раз противоположно тому, что делали мои родители…
— Что ты имеешь в виду?
— Я думаю, что они… Ты не должен злоупотреблять моим доверием!
39 
