Последние отзывы

  22  

Во время второго бала кто-то вдруг позвал его: «Александр!» — радостным и удивленным голосом. Сесилию удивила реакция ее мужа: на его лице появился румянец, лежащая на спинке стула рука сжалась с такой силой, что побелели суставы.

Это была молодая пара, а звал его мужчина — и он, сияя от радости, направился к ним.

— Александр, вот это встреча, сколько лет, сколько зим! Это твоя жена? А это моя. В самом деле, мы выбрали красавиц!

Александр на миг растерялся, но тут же взял себя в руки.

— Сесилия, это Гермунд, о котором я так много рассказывал. Мой лучший друг юности. Гермунд, это Сесилия, моя жена, как ты уже догадался.

— А это Тира, моя жена. Фру Сесилия, поверьте, мне так не хватало Александра! Мы ведь были с ним неразлучны. До тех самых пор, когда он исчез — поступил в другой полк. Я так жалел об этом, Александр! Мне так не хватало тебя!

Александр натянуто улыбнулся.

— Я потом раскаивался, Гермунд, но было уже поздно.

Они сели вчетвером в кружок, продолжая беседу. Гермунд показался Сесилии очень симпатичным, а его жена Тира была красивой, хотя и не во вкусе Людей Льда. Гермунд был небольшого роста, очень подвижный, жизнерадостный. Не слишком красивый, но очень привлекательный. Александр был совершенно захвачен этой повторной встречей, и та неловкость, которую он почувствовал, увидев старого друга, быстро прошла.

Но, начиная с этого вечера, взгляд его стал беспокойным. Он выглядел подавленным и рассеянным, часто бывал в угрюмом настроении.

В конце концов, Сесилия набралась мужества и сказала во время ужина:

— Что с тобой, Александр? Ты думаешь о последнем бале?

Он страдальчески закрыл глаза, словно прося ее замолчать, но будучи не в силах сказать об этом.

— Возможно… — едва слышно произнес он, разрезая мясо.

— Это был он, не так ли?

— Да, — пробормотал он.

— Тебе хотелось бы увидеть его снова?

— Сесилия, я уже говорил тебе: я никого не домогаюсь. Но эта встреча разбередила старую рану. Ты видишь, он счастлив со своей женой, и он никогда понятия не имел о моей слабости.

— А мы могли бы пригласить их сюда?

— Зачем? Мне не хотелось бы переживать все страдания заново, так что тебе следует выбросить это из головы — я никогда на это не пойду.

— Но ведь он же был твоей настоящей любовью, не так ли?

— Мне вовсе не хочется видеть в тебе прорицательницу, — ответил он почти с яростью. — Но ты права.

— И ты по-прежнему… питаешь к нему слабость? Он скривил верхнюю губу в характерной гримасе.

— Не знаю. Поэтому я и не хочу дальнейшего общения с ним. Не хочу, чтобы у меня снова появилось желание быть с ним рядом: тот шок, который я пережил тогда, мне не хотелось бы испытывать.

— Значит, у тебя не было никаких иных чувств, когда ты встретил его?

— Нет. Только чувство боли при мысли о том, что когда-то было.

— Но ты стал таким беспокойным…

— А что в этом удивительного? Мне страшно, я трепещу от страха.

Сесилия промолчала. Она не знала, как выйти из подобной ситуации.

Но в тот вечер она легла спать с комком в горле. Она долго лежала, уставившись в потолок, не в силах разобраться в своих мыслях.

Она подумывала о том, что лучше бы ей иметь обычного мужа.

Урсула наблюдала за ними. Ей хорошо было известно, что у каждого из них отдельная спальня. Но Александр часто заходил в комнату Сесилии и занимался там своими делами, а она спала то на одной, то на другой половине постели, чтобы создать впечатление, что их было двое. Они всегда разговаривали между собой доверительным, почти интимным тоном — и Урсула ни к чему не могла придраться.

Большая часть королевских детей отправилась обратно в Далумский монастырь, к бабушке Эллен Марсвин. Но маленькая Элизабет Августа была нездорова и осталась во Фредриксборге. И поскольку Сесилия жила по соседству, ей пришлось присматривать за ней.

Однажды утром, в конце марта, Урсула спустилась вниз и застала Сесилию, сидящую за завтраком и с отвращением смотрящую на еду.

— Разве ты не должна была уже давно ехать во Фредриксборг?

— Я сообщила туда, что не смогу сегодня придти.

— Ты больна? — спросила Урсула, которой уже настолько нравилась невестка, что она говорила ей «ты».

Сесилия могла бы ей соврать — она делала это всегда, когда ей было нужно, в этом смысле она была настоящей Суль.

  22