Последние отзывы

  19  

Именно об этом и спрашивала себя фрау Шратт, глядя на прекрасное лицо государыни - совершенно спокойное, даже любезно улыбающееся.

- Вы очаровательны,- признала императрица.- Мне известно, что ваша веселость, ваше остроумие дают императору возможность отдохнуть от его утомительных трудов. Одним словом, вы хорошо на него действуете… так хорошо, как я уже больше не могу! - добавила она с некоторой меланхолией в голосе.

- Однако… - тихо произнесла фрау Шратт,- император глубоко любит Ваше Величество. Уверена, что больше всех в мире!

- Знаю! И со своей стороны испытываю к нему бесконечную нежность. Но вам, как и всем здесь, известно, что я ненавижу Вену, двор, задыхаюсь, потому что в этих мрачных дворцах никогда не чувствовала себя как дома. И потому сторонюсь их, как только могу… А император, оставаясь привязанным к ним, так одинок!

На этот раз актриса не нашлась что ответить. Как и вся Австрия, она знала о взбалмошном характере императрицы, чуть ли не маниакальном страхе перед безумием, мании путешествовать, о чрезмерных занятиях спортом, равно как о немыслимых режимах, которые она пред предписывала, когда ей казалось, что она поправилась на несколько граммов.

Елизавета неделями сидела исключительно на виноградном соке и на сигаретах, но при этом продолжала прогулки пешком и верхом на лошади, настолько продолжительные и утомительные, что их мог не выдержать любой закаленный и натренированный воин. Она уже стала странствующей императрицей… а вскоре ей предстояло стать еще и одинокой.

И все же супруг ее в самом деле продолжал питать к ней прежнюю любовь - первых лет их романтического супружества. Он страдал от того, что жена постоянно покидала его,- ведь она ни на секунду не переставала быть для него все той же обожаемой Сисси, какой была когда-то. Но между этими столь разными людьми стояла империя, огромная, могущественная, которая, как каторжника, приковала Франца Иосифа к рабочему столу в Хофбурге или Шенбрунне. А Сисси никак не могла утолить свою жажду к перемещениям в пространстве и к свободе.

фрау Шратт все это было известно, и в глубине своего женского сердца она испытывала глубокую симпатию к императору, ей было его жаль. Знала и то, что, хотя все странности супруги никогда не повлияют на его любовь к ней, понять их ему никогда не дано. Да, впрочем, какой нормальный мужчина сумел бы это понять? Франц Иосиф всегда стремился к покою, к простому, мирному счастью. Будь он обыкновенным провинциальным аристократом, мог бы стать очень счастливым. Но империя сделала из него законченного бюрократа.

- Вы не ответили,- произнесла императрица, несколько удивленная молчанием актрисы.- Вам представляется столь скучным или даже затруднительным для вашей личной жизни дружить с императором?

- У меня нет личной жизни, мадам. Что касается моей дружбы, она полностью может быть отдана императору, если он захочет ее принять.

- Значит, вы соглашаетесь заняться им… развлекать его?

- От всего сердца!

- Вот и хорошо! Искренне вас благодарю, фрау Шратт, и хочу добавить, что всегда буду очень рада видеть вас во дворце.

Этот странный визит кончился; Елизавета встала, протянула актрисе руку, и та поцеловала ее с глубоким поклоном. Две женщины только что заключили соглашение, цель его - просто дать немного разрядки мужчине, сгибавшемуся под непомерной ношей.

Чтобы придать этой договоренности некое подобие официальности, что заткнуло бы рот всем сплетникам, Елизавета повелела придворному художнику Хайнриху фон Анжели написать портрет фрау Шратт; и намеревалась подарить его императору. Пока Катарина позировала в мастерской художника, императрица приходила туда вместе с Францем Иосифом посмотреть, как продвигается работа.

В день вручения портрета молодая женщина получила первое из бесчисленных писем, которые монарх напишет своей подруге в течение долгих тридцати лет привязанности.

«Прошу Вас считать эти строки знаком глубокой признательности за Ваш труд, который Вы совершили, согласившись позировать для портрета г-на фон Анжели. В очередной раз повторяю Вам, что никто не посмел бы попросить о подобной жертве, и потому моя радость от получения своего драгоценного подарка тем более велика. Ваш преданный поклонник».

Любовное послание? Скорее дружеское письмо, поскольку никогда в будущем Франц Иосиф не прибегнет к языку нежности, которую хранил к Сисси. Он будет называть Катарину «милейший друг» или «дорогой добрый друг», но никогда - «мой милый ангел», как обычно обращался к жене. Временами доходит до того, что называет ее Кати, но никто и никогда не сможет похвастаться тем, что слышал в их разговоре или видел в их переписке слова, указывающие на более тесную связь. Со своей стороны, Катарина всегда будет называть его «сир» и «Ваше Величество». И все же…

  19