СЕКРЕТ СЕН-ОБИН-ДЕ-БУА

Погода, казалось, испортилась. Жиль де Турнемин остановил коня у большого подъемного моста главной башни Лаюнондэ. Как и три года назад, в сером небе кружились скворцы, а старая крепость его предков, замкнувшись в высокомерном одиночестве, гляделась в тусклое зеркало соседнего пруда. Сквозь все испытания пронес Жиль любовь к суровому замку де Турнеминов, любовь, зародившуюся в тот день, когда он впервые переступил порог Лаюнондэ.

— Все так же, — пробормотал Понго, останавливаясь в двух шагах позади Жиля. — Ничего не меняться.

— Увы, — вздохнул Жиль, — узнав, что старый Жоэль при смерти, мы тут же выехали из Версаля и хоть, Бог свидетель, нигде не задерживались, неизвестно, застанем ли мы его в живых.

Действительно, распрощавшись с Ферсеном, Жиль направился в Версаль к мадемуазель Маржон. После стольких месяцев разлуки и молчания он отдыхал душой в узком кругу верных друзей: доброй старой девы и веселого Ульриха-Августа.

Но однажды в его дверь постучал посыльный с почты и передал короткую драматичную записку, написанную явно слабеющей рукой:

«Придите, господин шевалье, придите во имя Всевышнего! Повозка Анку стучит в мою дверь, и у меня не остается времени, чтобы поговорить с моим настоящим господином…»

Записка была подписана Жоэлем Готье, сыном Гвенэля. В тот же вечер, забыв об отдыхе, Жиль поручил Мерлина и все свое имущество друзьям, а сам вместе с Понго на почтовых лошадях покинул Версаль. Они летели, словно два пушечных ядра, спали в седлах и останавливались, только чтобы перекусить и сменить лошадей. Сила более мощная, чем усталость, вела последнего из Турнеминов к крестьянскому дому, где умирал последний слуга их семьи.

Этот человек, которого он видел только однажды, но мечтал увидеть снова, и увидеть живым, был последним звеном цепи, связывавшей Жиля де Турнемина со славным и кровавым прошлым сынов Кречета.

Несмотря на свою выносливость. Жиль и Понго скорее упали, чем спустились, со своих верховых лошадей на зеленую траву, росшую на краю глубокого рва. Старый подъемный мост заскрипел под тяжестью их шагов, но никто не вышел встречать гостей. Стояла глубокая тишина, и только скворцы кричали высоко в небе. Замок казался дверью в царство смерти.

Жиль уже протянул руку к цепи, соединенную с колоколом, висевшим в арке, как вдруг со стороны дороги раздался хорошо знакомый ему слабый мелодичный звон — так звенит колокольчик в руке певчего, сопровождающего священника со святыми дарами в тот грустный и торжественный час, когда Бог спускается к изголовью умирающего.

Жиль оглянулся, действительно, к замку быстрым шагом приближался священник с мальчиком из хора и нес в руке золотую чашу, укрытую епитрахилью. Позади, опираясь на посох и почти выбиваясь из сил, шагал человек, правая нога которого была обута в сабо, а левая заканчивалась деревяшкой. Большая черная шляпа почти полностью скрывала его лицо.

Они направились к замку. Жиль облегченно вздохнул: слава Богу, значит, Жоэль еще жив.

Мальчик не переставая звонил в колокольчик, и, когда процессия подошла к мосту. Жиль, а за ним и Понго опустились на колени.

Священник с любопытством смотрел на двух путешественников. Жиль с не меньшим любопытством смотрел на священника. Было ему никак не меньше шестидесяти лет, хрупкие плечи, казалось, согнулись под тяжестью сутаны, но лицо, еще довольно свежее, обрамленное красивыми сединами, освещалось живыми черными глазами.

— Кого вы ищете, господа, в доме, где правит смерть? — спросил он как человек, привыкший повелевать.

— Я ищу Жоэля Готье, — ответил Жиль, не вставая с колен в знак уважения к святым дарам. — Я шевалье де Турнемин…

Крик радости вырвался у человека с деревянной ногой.

— Вы приехали, господин шевалье, вы приехали, как он просил! Сколько радости вы ему доставите!

Жиль увидал тогда, что несчастный калека был не кто иной, как Пьер, внук Жоэля, и вспомнил, что в беседке на берегу Сены в подслушанном разговоре двух незнакомцев упоминалось о несчастном случае, произошедшем с внуком старого Готье. Сразу забыв о священнике, Жиль поднялся с колен, подошел к Пьеру и заключил его в свои объятия.

— Пьер Готье! — сказал он растроганно. — Что с вами произошло, мой друг?

Молодой человек сильно изменился. Лицо, прежде веселое и пышущее здоровьем, побледнело и осунулось. Но на вопрос Турнемина он, пожимая плечами, ответил с улыбкой, хоть и невеселой:

  111