Но в веске, когда пришло время проситься на постой к знакомой бабке, а попутчик все не отлипал, терпение возницы лопнуло.
– Ты, это, дальше уже сам, – смущенно покряхтывая, сказал он, становясь поперек порога. – И рад бы попотчевать, да нечем: свои развел, только семейные в кошеле остались. Жена заругает.
– Получше приласкаешь – простит! – хохотнул бродяга, ободряюще хлопая Одноглазого по плечу.
Но уставившийся под ноги приятель упрямо замотал головой:
– Не, никак. Мы поросенка на откорм берем, сторговали уже. Надо зимой хоть сальца детишкам на хлеб положить, а то прошлую еле пережили…
– Ничего, других настрогаете! Невелик труд, – беззаботно возразил побирушка и внезапно ощутил – между ними будто крыса прошмыгнула.
– Ты, это… бывай, – уже не виновато, а будто даже с оттенком неприязни буркнул возница и скрылся за дверью, захлопнув ее перед носом «друга».
Бродяга озадаченно поскреб голову, пытаясь если не выловить, так хоть раздавить назойливую вошь. Эх, портят бабы нашего брата! Какой человечище был: как выйдет на дорогу, как гаркнет: «Кошелек или жизнь!», так у купчишек эта жизнь от страху сама выпорхнуть норовит. А тут – «поросенок, детишки»… Тьфу.
Веска уже спала, окна светились только в паре избушек, таких приземистых и обветшалых, что нищему стучаться нет смысла: как бы хозяева подаяния не попросили. Даже в молельне почему-то темно было. Проще всего съесть припрятанную в суме краюху и заночевать в стогу, но побирушка уже настроился на пиво-колбаску и мягкую постель, а тут такая невезуха!
– Вот жадоба! – костерил он бывшего друга, спотыкаясь на темной, колдобистой улице. Кобели за плетнями заходились яростным лаем, одна мелкая собачонка даже выскочила из подворотни, но огребла палкой поперек хребта. – Ладно, схожу на хутора, там народ побогаче, пощедрее. И не спит еще – вон огоньки мерцают.
* * *
Ночлег устроили на лесной поляне. Хотели на опушке, но оттуда, пока не стемнело, еще был виден замок – будто памятник на жальнике. Пришлось зайти поглубже. Оно и к лучшему оказалось: деревья сдерживали ветер, а на поваленном стволе у дороги Рыска обнаружила и наломала целый букет грибов-шатунов. Длинные ножки уже зачерствели, как прутики, и стали несъедобными, зато за них очень удобно держаться, обжаривая шляпки на костре: когда растрескаются и свернутся лепестками, готовы. Но это так, баловство. Все равно похлебку варить надо.
– Пока девочки переплетают косички, схожу-ка я за водой. – Жар за ручку притянул к себе котелок и встал.
Альк и Рыска дивно смотрелись рядом: с одинаково склоненными к плечам головами, сосредоточенно разбирающие на пряди длинные волосы, белые и черные. Саврянин на миг оторвал от косы руку и показал вору неприличный знак.
– Слыхал, как у нас в Ринтаре девки приговаривают, чтоб волос гуще был? – не унимался Жар, передохнув, перекусив грибочком и расшалившись. – «Расти, коса, – будет за что мужу тягать!»
– Никогда я такого не приговаривала! – обиделась вместо Алька Рыска. Отчим в свое время столько натягал девочку за косы, что муж за такое обращение живо огреб бы сковородкой по темечку! Рыска вообще не любила, когда к ее волосам прикасался кто-то другой, разве что… но тогда, видно, она была так напугана грядущими выступлением и балом, что на недовольство сил не оставалось.
– У нас другое присловье есть. – Саврянин выпустил готовую косу и наклонил голову к другому плечу. – «Косы обрезал – и ум с ними».
– Да у меня их и не было никогда! – подбоченился вор.
– Так и ума-то тоже. – Альк вздрогнул и чуть отодвинулся от костра. Над полянкой шныряла большая летучая мышь – сначала высоко, потом, осмелев, над самым огнем, хватая привлеченных им мошек.
– О, закуска сама прилетела! – Жар, дурачась, подпрыгнул и попытался сбить ее котелком. Разумеется, безуспешно.
– Ты что, рехнулся?! – неожиданно свирепо для такого мелкого проступка рыкнул на него Альк, привскакивая. – Это же плевун!
– Твой родич?
– Он ядовитый, дурак! И харкает подальше тебя. Если слюна в ранку попадет, рука на несколько лучин отнимется. В глаза – ослепнешь.
– Да нет у меня вроде ранок. – Вор заморгал и на всякий случай одернул рукава.
– Если попробуешь схватить плевуна – будут. – Саврянин, успокоившись, сел на место.
– Их и у Рыбки много было, – вспомнила Рыска, протягивая ноги к костру – вечерок выдался зябковатый. Или они в Саврии все такие? – Я сначала даже подумала – птицы, целая стая над деревьями шла.