... 
56 
Вернувшись на тропинку, старшой остановился, расставил ноги и задрал кверху голову.
Странные звуки послышались ему. Доносились они не то с неба, не то из леса, не то сами по себе рождались в его туманной голове. Однообразные, непонятные слова из какого-то птичьего языка свивались в плавную бесхитростную мелодию:
- Тилли-тилли, ляу-ляу…
- улли-улли, ау-ау…
Удивительные звуки заворожили старшого. О подобных галлюцинациях он не раз слышал от стариков, но ни один из них не мог точно истолковать их. Митря снял шапку и еще раз внимательно всмотрелся в угольные макушки далеких елок.
- Тилли-тилли, ляу-ляу…
Звуки смолкли так же неожиданно, как и появились. Старшой постоял еще минут десять не двигаясь, но быстро начал замерзать. Где-то за спиной снова завыли волки.
Впереди от села расходились три санные дороги.
Только бы Ярема поправился! Куда пойдешь без Яремы…
Возвратившись в сторожку, Митряха разделся и, кряхтя, полез на печь. Ярема и Глебка давно спали. Батюшка выдал им огромное ватное одеяло, и они, свернувшись под ним как котята, безмятежно похрапывали. "У меня клопов не водится, — объяснил отец Федор. — Раньше, правда, бывали, но повымерзли. Брат меня научил — выхолаживать-то…"
Пристроившись с краю, Митря пихнул в бок Глебку:
— Слышь…
Глебка вздрогнул, повел носом, но не проснулся: крепко спал.
— Слышь, братка!..
Старшой легонько потряс товарища за плечо. Глебка наконец очухался.
— А?
— Как Ярема?
— Ничо. Пущай спит. К утру, может, поднимется… — Глебка поморщился от зевка и добавил: — Ложись и ты.
— Слышь! — Митря опять затряс плечо. — Я звуки слышал. От северной стороны…
— Мм?..
— Завтра рано выходим. Немного нам осталось.
— Ладно, Митря, спи.
Наутро поднялись с рассветом. Зябко поеживаясь, Митряха подошел к заледенелому окну и уселся на низкий дубовый табурет.
Его товарищи медленно сползли с печи и встали посреди избы, разминая затекшие суставы.
Священник хлопотал на кухне. Он словно и вовсе не спал: на нем была все та же ряса и плоский золоченый крест. Вид у него был строгий и нелепо торжественный.
Сели завтракать.
Ярема ел мало и все больше молчал. Митряха лениво жевал сало и пальцами рук разминал липкий хлебный мякиш. Хорошее настроение было у Глебки: он давно не ночевал в тепле под настоящим одеялом и сейчас был готов идти хоть на край света. Он с удовольствием полосовал ножом свинину, отрезал толстые ломтики и, посыпав их солью, отправлял в рот.
— Хорошее сало, батюшка. Здешнее?
— Здешнее, — отозвался священник. — Мирон под Рождество кабана зарубил. Второй дом с краю, возле дороги. Видели, наверное, — большой дом.
Глебка рассеянно кивнул и принялся за вчерашнюю картошку. С вечера ее осталось совсем мало, но Митря и Ярема к ней не притрагивались. Глебка доел ее сам.
— Выходить надо, — негромко сказал старшой.
Отец Федор украдкой покосился на него. Он ждал этих слов.
— Послушай меня, Митрий. Оставь Ярему, все равно не дойдет он. Пусть здесь поживет, подлечится.
Старшой скептически усмехнулся.
— Слышь, Ярема?..
Ярема очнулся от своих мыслей и испуганно посмотрел по сторонам. Батюшка объяснил ему:
— Не ходи с ними. Ослабел ты.
До путника дошел наконец смысл его слов, и он убежденно замотал головой.
— Нет. Вместе мы.
— Пропаде-ешь…
— Ничо! — Глебка утерся и поднялся из-за стола. — Дойдем. Митря говорит, недалеко уже.
Батюшка с раздражением посмотрел на старшого:
— С колокольни ты ее разглядел, свою землю?!
Митряха нахмурился.
— Выходить надо, милые… Загостились мы.
Священник проводил их до калитки. Цепные псы, чуя беду, тихонько скулили в своих будках. Путники немногословно поблагодарили отца Федора, попрощались и гуськом поплелись вниз, к селу.
На полдороги их окликнули.
— Старшой! Митрий!!!
Митряха обернулся. Рядом со сторожкой стоял священник и размахивал чем-то в воздухе.
Глебка пихнул старшого в бок.
— Сходи, сходи. Хозяин чего-то дать хочет…
…Когда путник возвратился к воротам, батюшка протянул ему вчерашний нож, аккуратно завернутый в старую газету.
— Возьми. Пусть у тебя останется…
56 
