Последние отзывы

  15  

– Народ еще проснется от многовековой спячки и железной рукой сломит…

– …гнет самодержавия, – продолжил мысль священник.

– Ваш гнет! Гнет торгашей, дельцов с их грязными деньгами и охмурителей детских душ.

Пашутину наконец надоело орать, или он устал, поэтому, повернувшись спиной к собравшимся и продолжая размахивать руками и вещать, он двинулся к себе домой.

– Вот беда-то в селе, – сокрушенно покачал головой священник, глядя вслед Пашутину. – Беда так беда.

– Батюшка, вы не обращайте внимания, – загалдели женщины, – собака лает – ветер носит. Пашутин – известный злыдень. При советской власти очень уж ему вкусно жилось, а теперь он топор без топорища. И тот ржавый. Вы вон, как Овчаров, пошлите его куда подальше и не расстраивайтесь.

– Ай-ай-ай, – покачал головой отец Василий. – Что же вы мне такое предлагаете? Обругать человека?

– Ой, батюшка, простите! Мы, не подумав, брякнули! – снова заверещали женщины. – Известное дело – бабы. Волос длинный, ум короткий.

– Ох уж мне ваши языки… – с укором сказал священник и поспешил к показавшемуся в конце улицы участковому Белоусову.

Подтянутый и наглаженный милиционер выглядел, не в пример бывшему участковому Рогову, опрятно. Строгий взгляд из-под козырька фуражки с высокой тульей остановился на сельском священнике.

– Что опять случилось, отец Василий?

– Пора бы вам, Павел Борисович, вмешаться, – обратился с просьбой священник. – Поговорили бы вы с Пашутиным по душам, что ли. Что же это такое! Сплошная хула на всех и вся. Ладно, если только словами все ограничивается, но он ведь и Гусева подначивает. Вот опять забор храма масляной краской измазали.

– У вас есть доказательства, что это сделал именно гражданин Гусев по предварительному сговору с гражданином Пашутиным?

– Нет, конечно, но ведь и так всем ясно, что они злобой исходят. Кто же, кроме них-то?

– Вы, отец Василий, меня удивляете. Это ведь наговор. Вы обвиняете людей, не имея никаких доказательств. И заявления я от вас, кстати, никакого не видел.

– Да в заявлениях ли дело! – нахмурился священник. – Здесь ведь село, здесь с людьми совсем по-другому надо. Если ждать, когда я кого-то за руку поймаю, потом поздно будет. К суду ведь привлекать придется.

– А сейчас на каком основании и к чему я могу привлечь Гусева и Пашутина? И что значит село? Здесь что, другие законы действуют? Или вообще законов не существует? Милиция может вмешиваться только тогда, когда нарушен закон, когда совершено посягательство. А у нас что имеется?

– А такое понятие, как профилактика правонарушения, уже не существует в милиции? – поинтересовался священник.

– Гляди-ка, какие все грамотные стали, – усмехнулся участковый.

Отец Василий только вздохнул. Насколько легко было общаться с Роговым! Тот прекрасно понимал разницу работы среди сельского населения и среди городского. Тут ведь совсем иной подход к людям должен быть. Участковый милиционер, как лицо, облеченное государственной властью, зачастую занимался не только преступлениями и правонарушениями. Как, впрочем, и их профилактикой. Ему приходилось выступать и как третейскому судье. Сельчане видели в нем объективную сторону, стоявшую на страже справедливости. Участковый, которого на селе уважали, пользовался безграничным доверием. Если нет, то он так и оставался чужаком, который только и смотрит, кого бы и за что оштрафовать и к чему привлечь. Если Белоусов не поймет этого, тяжело ему придется на этой службе.

– Павел Борисович, – сделал отец Василий последнюю попытку, – с людьми ведь общаться нужно. Ведь они в вас власть видят. Ваше внимание многое для них значит. Они очень серьезно реагируют на положительное внимание представителя власти или, наоборот, отрицательное.

– Закон, отец Василий, только закон! А все, что вы тут говорили по поводу внимания, – это все лирика, тем более от человека, не имеющего никакого понятия о милицейской службе. Дилетантство, извините.

Следующее утро, обещавшее быть праздничным и светлым, омрачилось с самого начала. Отец Василий шел в храм на торжественное открытие воскресной школы. Сбылась еще одна его мечта. Очень приятно и радостно было знать, что многие родители с интересом отнеслись к этой идее. В списках учащихся было целых восемьдесят детей в возрасте от восьми до пятнадцати лет. Целых четыре возрастные группы, четыре класса.

  15